2.
ЛЧ: Зачем такой крюк-то делать? ОЯ: Ну вот! Не знаю! Через Самарканд мы ехали. И потом он довёз меня до Навои. ЛЧ: Угу. ОЯ: В Навои он мне купил билет на автобус и пересадил меня на автобус. И уже от Навои до Зарафшана я ехала на автобусе. ЛЧ: За свои деньги он купил? ОЯ: Да. И, значит, я ему дала 200 рублей начально, он мне 100 вернул... ЛЧ: Угу. ОЯ: ...и говорит (с восточным акцентом – ЛЧ): «Передай Владимиру Семёнавичу, что тибе такой благародный папался мужчина, дёшево взял и не изнасиловал!» НВ: Ха! ОЯ: Х-хи! Я приехала, (смеётся) вот. Я приехала в Зарафшан. Как раз в это время… пустой совершенно город, вообще пустой, ни одного человека. Идёшь – там асфальт, дорожки – я так иду, и у меня каблуки проваливаются так до конца туда в этот асфальт: такой жидкий. Ну, там – ну жара такая была тогда! ЛЧ: Июль месяц... ОЯ: Вообще, на улице ни одного человека нет вообще! И, значит, я подъезжа... выясняю, значит, где гостиница, прихожу в гостиницу. Ну, там это не гостиница, а какая-то там... такое... ЛЧ: Дом колхозника? ОЯ: Дом... Ну – типа, какой-то. Но это у них гостиница называлась. И они тогда: «Все на концерте, у Володи счас концерт». ЛЧ: Это днём это было? ОЯ: Я еду… Это днём я приехала, да-а. ЛЧ: А во сколько примерно? ОЯ: Ну чёрт его знает. Но это был дневной концерт. Это было днём во всяком… ЛЧ: Ага. НВ: В час, в два? ОЯ: Ну чёрт его знает! Наверно. Я прих… в какой-то кинотеатр, я захожу в кинотеатр. Стоит на сцене Володя и без голоса – у него голоса вообще не было – (шепчет – ЛЧ) вот так шёпотом рассказывает зрителям, он вообще не пел. И все сидят его слушают. То есть, потом, как мне рассказали, что когда Володя вышел, сказал, что: «Я петь не могу, у меня нет голоса…» – и никто не ушёл. И сказали, что «я могу вам, вот единственное, что я могу типа постоять, с вами вот так поговорить». ЛЧ: Так это был концерт без песен совершенно? ОЯ: Нет. Вот. Когда Володя увидел меня... А там уже была такая паника жуткая, там была просто истерика у всех, потому что Володя выяснил, что они мне сказали, что я лечу – куда я лечу? Во-первых, я вылетала... а... почти сутки я не могла вылететь. И они меня потеряли: то есть меня дома нет, и я не прилетела. Там какой-то самолёт прилетел – на этом самолёте меня нет. Они знают, что этот там летает раз в неделю. Где я, что я? То есть там уже непонятно было, куда я делась. Вот. И Володя... Я вхожу в зал – ну, как в кинотеатре – я вхожу, здесь такая дорожка – так вниз идёт. Володя сидит так на стуле. И я, значит, там ему помахала. У Володи прорезался голос на нервной почве, он говорит: «Ы-а-а-а!..» – обалдел просто! А у меня, так, полная сумочка наркотиков конкретно – промедола и омнопона, во-от. И как, конечно, если б они знали, что я везу, и с какими такими лекарствами я еду... Вот. И... м... Володя там со всеми потом разобрался. И я всем рассказала эту трагическую историю с подробностями. Но там это было... Это счас уже так, всё забылось. Тогда всё было гораздо интересней... ЛЧ: Весёлая дорога у Вас была! ОЯ: Да, ве… дорога была потрясающая! Там, с миражами (нрзб) пустыня, жара, машина без конди... Ну, естественно: какие кондиционеры – какая-то там «шестерка». Так как плавящиеся два солнца на дороге. На дороге там два солнца. НВ: Почему два? ОЯ: Мира-аж. НВ: А-а-а. ОЯ: С одной стороны солнце, а с другой стороны... Какое из них настоящее – это непонятно. Города я видела, просто город. Я говорю: «О, я говорю, город! Уже близко». Он говорит: «Это не близко, это мираж». Мы проезжаем так – раз, и город исчез. ЛЧ: Землетрясений не было в Ваш приезд? ОЯ: Землетрясений? Нет, не было. И из Зарафш… И из Зарафшана мы сразу, в общем, быстро уехали... м-м-м... мы уехали в Навои, и в Бухару. ЛЧ: В этот же день в Навои уехали? ОЯ: По-моему, да. По-моему, в Зарафшане даже не ночевали. ЛЧ: Вечером даже, да? ОЯ: Да, мы ночью на машине уехали. ЛЧ: А, до Навои – там недалеко, да? ОЯ: Да, там недалеко. Мы ночью уехали на машине. Вот. ЛЧ: А кто был в машине? С кем ехали? ОЯ: Мы с Володей вдвоём вылезали, я уж не помню, кто был ещё. Может, ещё кто-то был… может, Валерка Янклович был, или Севка Абдулов. Потому что в этой поездке был Сева Абдулов, был э-э-э... Гольдман... ЛЧ: Гольдман там был?! ОЯ: Да-а. Был а-а... ЛЧ: А, да-да-да, был, точно! ОЯ: Был а-а... Гольдман… был а-а-а… ЛЧ: Федотов? ОЯ: ...Толя Федотов, был а-а-а-а-а... ЛЧ: Аблеухова была. ОЯ: ...кто же ещё-то был... Значит, Севка, Федотов, Гольдман, Янклович и я. Вот нас пятеро было. ЛЧ: А эта... ОЯ: И какая-то, по-моему, ещё... ЛЧ: ...Аблеухова Лена. ОЯ: Вот, баба ещё какая-то была. ЛЧ: Читала ещё из Жванецкого. ОЯ: Да, читала, читала, да. Что-то я её совсем не помню. ЛЧ: Она всю поездку была с вами? ОЯ: Я вообще её так смутно помню... Помню, что какая-то была. ЛЧ: Угу. Доехали вы до Навои... ОЯ: А в Навои, в Навои всё было нормально. ЛЧ: Там… там один день вы были? ОЯ: Мы, наверно, ночи две ночевали в Навои. ЛЧ: Угу. А мне говорили, что... ОЯ: Или одну? ЛЧ: ...что несколько дней он не мог петь, концертов не было. (нрзб) ОЯ: Ну, вот наверно мне... Вот… вот и не было, наверно. В Зарафшане, наверно, не было. А потом... Нет, а потому что там же была история вот... с клинической смертью... ЛЧ: Вот как Вы всё это видели? Причину расскажите! ОЯ: А, очень… очень интересная была история, замечательная просто... ЛЧ: А может быть, как-нибудь хронологически? Вот Навои, потом что было? Как Вы… ОЯ: Вот Бухара была последняя. ЛЧ: После Навои? ОЯ: После Навои. Да. Потому что мы из Бухары улетели. ЛЧ: Из Навои вы перебрались в Бухару? ОЯ: Но сколько дней мы были в Навои – я точно не могу сказать. Мы были несколько дней. ЛЧ: Угу. ОЯ: Потому что в Навои м-м-м-м-м... да, наверное, мы ночи, может быть, даже три ночевали. ЛЧ: А в Учкудуке? Не были вы? ОЯ: А! И в Учкудуке были! Правильно, ещё в Учкудуке были. ЛЧ: Так это Вы прилетели буквально следом за ним? Потому что первые концерты в Учкудуке были. ОЯ: Это м-м... ЛЧ: Или наоборот? ОЯ: В Учкудуке... Так, нет! Вот я не помню, мы заезжали в Учкудук? Получалось, что мы... Нет! Наверно, в Учкудуке я не была. Наверное, они были в Учкудуке, потом они приехали в Зарафшан, и в Зарафшан уже приехала я. ЛЧ: Угу. ОЯ: Из Зарафшана – был Навои, потом была Бухара, и из Бухары мы уже улетели в Москву. ЛЧ: Так. Ну, да, рассказывайте! ОЯ: А приехали в Бухару, вот в первый же день... Мы когда приехали в Бухару, нас поселили... ЛЧ: Вы утром приехали туда? ОЯ: Да, приехали с утра. Нас поселили в жуткую гостиницу. Ну, это такая была – «Интурист», самая крутая… вот… Там такие тараканы ходили! На кровати было написано слово из трёх букв – так, ножом… (все смеются) Номер «Интуриста»! Вот. Там же всё – грязное, вонючее. Но там вообще всё грязное и вонючее. И я осталась... Да, мы... Как же... что ж такое было-то? Чего ж я спала-то? Может, я спала? Володя, пока я спала, ушёл в город. ЛЧ: Один? ОЯ: Да. Ушёл в город, пошел на базар и там, наверное, чего-то он... Я вообще только не могу понять, почему он там чего-то наку... Или он там накурился чего-то, или он там чего-то где-то там, я не знаю чего... ЛЧ: А он курил это дело? Вот (нрзб)? ОЯ: Ну, мог, наверно. Зачем ему было это надо – я не знаю, если я ему всё это привезла! Володя же – он же делал наркотики не потому, что он от них кайфовал (нрзб). Это было абсолютно, совершенно другое: это просто была нормальная м-м-м... ЛЧ: Необходимость? ОЯ: Необходимость! Без… (нрзб) просто не мог жить. У него не было... Это… это не то, что нынешние наркоманы, которые, там… там ширнулся – и балдеют сидят. Этого не было ничего. Просто у него начиналось, если у него не было наркотиков, то есть... Сначала, вообще, когда я с ним познакомилась, это м-м... Он принимал наркотики только после тяжёлой работы – после спектакля, после... какой-то такой утомительной нагрузки, если там несколько концертов. То есть, когда вот он не мог выйти вот из этого состояния такого, да? Или он чувствовал, что у него начинается запой – он мог, значит, уколоться. Это было достаточно редко. ЛЧ: Сделать замену. ОЯ: Да. Да. То есть, снять вот этот вот синдром начала вот этого вот запоя. Это было всё достаточно редко. Но потом это всё стало естественно, доза стала увеличиваться и... просто шла нормальная м-м... наркотическая зависимость, ко… которую, как и любой человек не… не может регулировать. Когда у него не было наркотика – у него была абсолютная... такой... депрессия психологическая... У него была даже больше, может быть, сначала психологическая зависимость, чем такая физиологическая... НВ: (нрзб) сначала психологическая. ОЯ: Да, да, да... То есть, у него начиналась депрессия, он становился никакой. Мог сесть вот так вот и тупо там сидеть пять часов, уставившись в одну точку, в телевизор, и вообще там… При этом он... ему ничего не хотелось. Ну... Потом он делал себе укол – он становится нормальным человеком: он мог работать, он мог писать, он мог общаться, он мог говорить. То есть, становился нормальным адекватным человеком. Вот. А потом уже нача… начались уже вот... На следующий год это уже, конечно, всё это... Когда он понимал, что уже он вообще без этого не может, то были, конечно, проблемы, связанные с тем, что всё это… что он зависел. Он попал в зависимость от людей, от которых он не хотел зависеть. Вот. Его это очень угнетало, ему совсем не в кайф было (нрзб). ЛЧ: Ну, в Бухаре… ОЯ: Да. В Бухаре, значит, вот он пришёл и... ЛЧ: С рынка, да? ОЯ: Да. Он пришёл с рынка. Может быть, он ещё что-то там... или уколол себя или что-то сделал. И ему стало плохо. Пришёл Толя Федотов. ЛЧ: Вы его позвали? ОЯ: Да. И... Володя у нас на глазах отключился. ЛЧ: Как он лежал, стоял? Как? ОЯ: Он лежал. Он лежал и он – всё. У него как бы зрачки такие, нос заострился, и остановка сердца. А Толя в истерике бился. Толя бился в истерике, просто началась истерика конкретно: что ну, умер Высоцкий! Вот. И... я говорю: «У тебя есть к… я говорю, сделай укол ему!» Он говорит: «Ему нужно колоть м-м-м-м-м... в артерию, и я, говорит, не могу попасть!» Я говорю: «Как это ты не можешь попасть!?» И, в общем – Толю так – за грудки, вот так вот ему – по морде, Толе. И Толя с трясущимися руками, вот так... он немножко очнулся. Толя ему сделал укол. НВ: В сердце? ОЯ: Нет. Он ему сделал укол в артерию. И мы стали делать искусственное дыхание. И я... ЛЧ: Не в сердце, как пишут? НВ: Да, пишут везде – в сердце, прямой укол в сердце! ОЯ: Ой! Какое «в сердце»! Ни в какого сердца он не колол ему никуда. А он ему сделал в артерию укол – вот сюда, в подключичную, вот туда вот. ЛЧ: Угу. ОЯ: И... а-а… я ему дышала, а Толя ему массировал сердце. И он у нас задышал. ЛЧ: И сколько долго это длилось? НВ: Не больше восьми минут, наверно. ОЯ: Не знаю. Вот так – минут пять, наверно, всё это длилось, да НВ: А после восьми минут мозг отключается. ОЯ: Да, это да! Вот это было всё минут пять. Абсолютно. Это очень всё быстро было. И Володя задышал, и... что меня потрясло – что он тут же встал! Вот встал, и – абсолютно нормальный! Я говорю: «Ты только что был мёртвый!» Он говорит: «Да! Вот. Мне, говорит, так интересно, я, говорит... У меня было такое ощущение, что я, говорит, вот вас всех вижу. Я, говорит, вижу это всё, говорит, сверху: я лежу... НВ: То есть, из тела, что ли, вышел, получается? ОЯ: А? НВ: Из тела, что ли, получается, вышел? ОЯ: Ну, как бы вот, когда... НВ: Ну, как вот опыты… опыты эти описывают... ОЯ: …говорят про клиническую смерть… НВ: …то есть, он это Вам описал? ОЯ: Да! Он это всё описал! Он говорит: «Я видел, как ты ударила Толю, я видел всё!» ЛЧ: Ничего себе!!! ОЯ: Он говорит: «Я видел всё... но я это... я видел себя!» То есть, вот он это видел всё как вот сверху. ЛЧ: Угу-угу. ОЯ: Вот. Я не знаю, Володя тоже... у него была такая черта: он мог немножко так нафантазировать чего-то такого. Но, во всяком случае, он это всё это прекрасно видел и... Потом пришли ребята и говорят: «Ну что, сегодня, говорит, у нас сегодня три концерта, но ты, наверное, три не сможешь, ты, наверное, два отработаешь?» ЛЧ: Зная уже об этом, что случилось? ОЯ: Тут я говорю: «Ребята, я говорю, значит так… Ты молчи! Я говорю, мы покупаем билет и летим в Москву. И никакого концерта – ни одного, ни двух, ни трёх! Я говорю, человек был пять минут назад мёртвый! Какие концерты!!!» А Володе тоже было очень их жалко, потому что он говорит: «Ну, ребята приехали заработать денег, мол, Севка без денег, там, Янклович без денег. Он всё считал, что он им всем обязан. ЛЧ: Ну они вошли, уже зная что случилось, или как? ОЯ: Ну да, конечно, уже ж сказали им. Вот. ЛЧ: А ходит другая версия, что он вышел... пошёл в ДК, на сцену, вот там же, в Бухаре, вышел на сцену и там упал. И там всё это произошло. ОЯ: Ничего никто не падал нигде, всё в гостинице в номере. ЛЧ: То есть, он на площадку даже не ходил? ОЯ: Нет. Он... Я вот этого не помню, отработал... По-моему, он отработал один концерт после этого. ЛЧ: То есть, в этот же день? ОЯ: А может быть, даже и... НВ: Всё-таки отработал? ОЯ: Я не могу точно сказать, я вот этого не помню – или мы улетели, или он отработал один концерт. Но, по-моему, мы улетели. Мне так кажется. ЛЧ: Угу. ОЯ: По-моему, после этого концертов не было. ЛЧ: А каким образом вы улетали? С кем? ОЯ: Ну, это я не помню. Мы улетали на самолёте. Просто уехали в Москву и всё. ЛЧ: Ну, вы в Ташкент поехали? Из Ташкента? ОЯ: Не помню. По-моему… по-моему, мы из Бухары улетали. ЛЧ: Там аэропорт есть? ОЯ: Ну, а как же! Конечно. По-моему, из Бухары летели. Не из Ташкента. ЛЧ: А они все вспоминают – из Ташкента его отправили. ОЯ: А может, в Ташкент ехали. Я вот, я не помню этого. Я этого не помню. ЛЧ: Ну, вернулись в Москву, и что, как он себя дальше вёл? ОЯ: Нормально. Обычно. ЛЧ: Отдыхал или как – концерты опять же? ОЯ: Нет. Он не отдыхал. Спектакли, концерты, всё, как обычно. ЛЧ: Но, спектакли – лето было, отпуск. ОЯ: Но у него как бы... Ничего такого не было, он не болел, он не лежал. Ну, как обычно он... Всё то же самое. ЛЧ: А какие машины были на Вашей памяти? Вот самая первая? Это что было? ОЯ: Ну, 280-й «мерседес». Ну, у него какие машины? Две машины и было. ЛЧ: Цвет не вспомните первой машины? Какого цвета была? ОЯ: С-с-серебряный такой... ЛЧ: Металлик? ОЯ: Антрацит-металлик. ЛЧ: Хорошо. И когда, каким образом она заменилась на спортивный? ОЯ: Она не заменилась. Появилась вторая машина. ЛЧ: Так. А что с первой произошло? ОЯ: С первой машиной – Володя её – со мной разбился в ней. Она так и была. ЛЧ: С Вами разбился? Это где? ОЯ: Да. Он разбился. Это было м-м-м... это было... это было... это была зима. Или поздняя осень. После этого машина долго была в ремонте. ЛЧ: В 79-м? ОЯ: Да. А потом уже... ЛЧ: А как, где разбились? ОЯ: А, по-моему, это уже была вторая-то машина, или нет? Потому что первая была разбита, а потом и вторая была разбита машина. ЛЧ: Вторая – это которая была… ОЯ: И на такси ездили. ЛЧ: …на Новый Год разбили, да? ОЯ: Да. ЛЧ: А вот каким образом вы разбились, вот с ним когда? ОЯ: Он разбился на Малой Грузинской. Мы ехали домой и... м-м-м-м-м… там этот вот Тишинский, как он называется... ЛЧ: Большой Тишинский? ОЯ: ...переулок, ну вот прямо перед домом. ЛЧ: Да, да, да. ОЯ: Выехала чёрная «Волга», гружёная какими-то ещё железяками, багажник был гружён. Какой-то там мужик ехал, что-то там вёз. ЛЧ: А вы ехали по Грузинской? ОЯ: Да, мы по Грузинской. А он так выскочил нам... ЛЧ: Поперёк? ОЯ: Поперёк, да. Ну, и мы под него въехали. НВ: Лобовое было. ЛЧ: В его? ОЯ: Ну, мы ему въехали в бочину. Вот… вот в эту стойку как раз. Вот. ЛЧ: Угу. И последствия каковы? ОЯ: Последствия – у меня сотрясение мозга, машина была разбита вдрызг у нас! НВ: На большой скорости? ОЯ: Ну, наверно. Километров… ну, во всяком случае, так – 60-то мы ехали, нормально просто подъезжали к дому. Вот. Но там машина была тяжёлая, поэтому такой сильный удар был. Там, эта машина улетела чёрте куда, эта «Волга». Потому что когда мы вышли из машины, у меня как в замедленной съёмке так всё это. ЛЧ: Что с Вами потом было? ОЯ: Ничего. Лежала дома неделю с сотрясением мозга. ЛЧ: Это, значит, конец 79-го года? ОЯ: Угу-у. ЛЧ: ...где-то так. ОЯ: А у Володи ничего не было. ЛЧ: Угу. А как появился, этот самый, как его? Спортивный, по-моему, был? Коричневый. ОЯ: Да. Он её из Германии пригнал, эту машину. Он её пригнал – летом. ЛЧ: В 79-м, да? ОЯ: Наверно, где-то – в мае вот так вот. Он очень… ЛЧ: А! Да, был он в мае, да-да-да. ОЯ: Он пригнал эту машину. ЛЧ: Это Роман ему покупал? ОЯ: Да. Они покупали вместе с Романом и они её гнали, эту машину... а куда же Марина-то делась? Она куда-то в Польше... Они ехали вместе: была Марина, он. Они встречались в это время… заезжали в Польшу, встречались с Даниэлем Ольбрыхским. А потом, значит, Марина куда-то испарилась и Володя уже один приехал... Нет! Он, по-моему, вместе с Мариной приехал в Москву. Потому что: Марина была дома, а мы несколько дней ночевали на старой квартире у Янкловича. ЛЧ: Это где он жил тогда? ОЯ: Он жил... это на дальней Сретенке. Там как-то переулок называется, между Трубной и Сретенкой. ЛЧ: Селивёрстов, нет? ОЯ: Может быть. Ну, вот старая квартира Янкловича, где он жил, там у него комнат много было очень. ЛЧ: Ну это понятно. Ну, это легко будет установить. ОЯ: Да. ЛЧ: Понятно, понятно. И, значит, у него было параллельно две машины? ОЯ: Да. ЛЧ: Две машины. А вот он, значит, Кириллу писал в Ленинграде: «А я в Париж на выручку к Мариночке лечу». Так на какую выручку, что там случилось? Вот этим же летом? ОЯ: «На выручку»? НВ: Может, для рифмы? ОЯ: Да нет, не знаю, никакой такой выручки там, особенно с Мариной ничего не случалось, слава богу. ЛЧ: И после вот этого же, это было 19-го июня, а в начале июля они уже в Риме. Они уже в Риме. ОЯ: На «выручку» – он… может быть, он лечиться летел, это может быть тогда. Потому что она же в госпиталь-то укладывала! ЛЧ: В госпиталь – это в 80-й год. 80-й год. ОЯ: Это 80… а, это в 80-м году, это ещё не было тогда. ЛЧ: Что там такое могло произойти? ОЯ: Да нет, ничего там не происходило. ЛЧ: А для чего он усы отпустил? ОЯ: Единственное, что, может быть, у неё проблемы были с сыном? ЛЧ: С сыном раньше гораздо, в 75-м году. ОЯ: Но, по-моему, это раньше было, по-моему, раньше было. Да. ЛЧ: А усы он для чего отпустил вот этим летом? ОЯ: Да ни для чего, просто так. ЛЧ: Просто? А не к «Маленьким трагедиям», нет? НВ: На «Трагедиях» ж клеили усы! ЛЧ: Ну, клеили. А, может, он хотел свои? ОЯ: У-у. Там ему клеил усы и бороду и всё. Нет. Нет, это просто так. ЛЧ: Угу. Угу. А вот этот Новый год с 78-го на 79-й как Вы встречали? ОЯ: М-м-м... Володя приехал ко мне... Подо… А может, это был 80-й? ЛЧ: Это когда – телевизор, да? ОЯ: Да, это был… это 80-й. ЛЧ: Это был 80-й. ОЯ: А 79-й как мы встречали? Володя сам встречал. На… По-моему, у Володарского на даче, как всегда. ЛЧ: Ага. Без Вас, да? ОЯ: Без меня, да. Потому что Марина была. ЛЧ: Угу. ОЯ: А я встречала Новый год у своих друзей на… у Бегаков. ЛЧ: Где-где? ОЯ: Это – у Бегаков, это мои такие друзья... ЛЧ: Это фамилия, да? ОЯ: Да. Бегак Лёша. Мы встречала… это на Кропоткинской. А это вот как раз были вот эти вот жуткие морозы. ЛЧ: В конце декабря, да, очень сильные морозы были! ОЯ: Угу. ЛЧ: Много помёрзло народу. ОЯ: Угу. Да. ЛЧ: А какие-то вот, скажем, совместные праздники можете вспомнить? Ну, 1-е Мая, там? ОЯ: Один раз 1-го мая мы ездили на дачу к… к Володе. ЛЧ: Это значит, в 79-м были? ОЯ: Это мы были… это были – 1-е мая, да. ЛЧ: В 79-м? ОЯ: Да, наверно. ЛЧ: Он только что из Ижевска, видимо, прилетел? ОЯ: А может быть, 7… а, может, уже 80-й? ЛЧ: Ну, 1-го мая был Даль дома в 80-м. ОЯ: В общем, в одно 1-е мая мы на дачу ездили – это точно. ЛЧ: Не помните, не после Ижевска? Должен был как раз 1-го мая прилететь оттуда. ОЯ: Не помню. Не помню. ЛЧ: Так. И в какой стадии была дача построена? ОЯ: Ну, вот она была такая уже – дом построен. Но (нрзб)… ЛЧ: Володарский мне говорил, что дача была построена в марте 80-го. Можно было там жить. ОЯ: Ну, вот, может быть, это в 80-м мы ездили всё-таки, нет? На майские праздники. ЛЧ: 1-е мая – это мне и жена… и вдова Даля говорила – совершенно точно, что это было 1-е мая, когда они (нрзб)… ОЯ: А-а-а! Ой! Это 1-е мая было, да! Это было… это был жуткий запой с Далем тогда. Да, это было 1-е мая. Это был 80-й год. ЛЧ: Угу. Но не в этот же день вы ездили на дачу, нет? ОЯ: Нет, это, значит, мы ездили... может, мы 9-го, после этого, мая ездили? ЛЧ: 9-го… ОЯ: На 9-го, наверно, мы ездили. ЛЧ: Вы думаете, 9-го? ОЯ: Наверно. ЛЧ: Но 9-го мая его тоже кругом все видели весь день. ОЯ: Ну что… это были… это были майские праздники. Отмывали… Один день мы ездили туда. ЛЧ: Может, это было между праздниками? ОЯ: У-у. Это были какие-то праздники. ЛЧ: А сколько раз Вы там были, на этой даче? ОЯ: С Володей? ЛЧ: Угу. ОЯ: Ну, наверно, раза два. Наверное, раза два. Потому что мы как-то, по-моему, один раз... Вот, мы ездили… ещё ездил Валерка Янклович, со своей этой… ЛЧ: Барбарой? ОЯ: …Барбарой, да. И один раз мы ездили – наверно, просто на… там что-то строилось, мы смотрели. Потому что мы стол ещё покупали по дороге, заезжали, на Ленинском. Ездили, наверное, просто смотрели там строительство. ЛЧ: На Ленинском Бортник тогда жил. ОЯ: Да, на Ленинском жил Бортник. ЛЧ: Он и счас там живёт. ОЯ: По-моему, там же, да. ЛЧ: Угу. А его поездки, вот, в эту самую… в ФРГ, в Канаду, в Торонто? Это – в конце марта он уехал 79-го. Что-нибудь Вы вспомните такое? Может, он сам говорил чего-то? ОЯ: Ну, уехал… я не помню. Не помню. ЛЧ: А на 15-летии Вы не были на Таганке? ОЯ: В театре? Была. ЛЧ: Что вспомните? ОЯ: Слушайте, я ничего не помню. Помню, что капустник был замечательный, банкет был, весело было, хорошо было. Вообще всё было замечательно! ЛЧ: А Солдатенкова Вы знали Петю? ОЯ: Да. ЛЧ: Тогда ещё? ОЯ: Угу. ЛЧ: Он же тогда тоже был, (нрзб) снимал! НВ: Да, он там снимал, несколько кадров-то есть, совсем обрывок такой небольшой. ОЯ: Да. Угу-у. ЛЧ: А насчёт того, что он там спел, не помните? ОЯ: Ничё не помню, ребят. Так уже ничё не помню. Конкретно – кто что пел? Помню, что было очень… был замечательный капустник, было очень весело. ЛЧ: Угу. А о поездке в Рим что Вы знаете? Почему он туда поехал дальше? ОЯ: Ничего. Ни-че-го. ЛЧ: А Марину Вы так при жизни не видели, никогда? ОЯ: Ну как, вообще? Вообще видела, конечно. ЛЧ: Но только издалека, да? ОЯ: Ну, естественно. ЛЧ: Она в… ОЯ: Но вблизи тоже я её видела. (смеётся) ЛЧ: На 15-летии была она, кстати говоря. ОЯ: Да. (смеётся) Я как… если б… Я-то считалась сестрой Янкловича. Вот. ЛЧ: А! Вот так, да? ОЯ: Да. (нрзб) Когда мы были вместе – я была сестрой Янкловича. (смеётся) Ну так я. ЛЧ: Понятно. Секундочку. Просто я набросал тут, уже Вы на многое ответили… ОЯ: Я вам (нрзб), что я ничего не помню! Я начинаю (нрзб)… ЛЧ: Нет, ну, что Вы, что Вы! НВ: Нет, ну, кстати, про… например, про Бухару – скажем, это, я считаю, очень (нрзб). ОЯ: Про Бухару? Понимаете, дело в том, что вообще, когда вот с самого начала начали все всё записывать, то м-м... я... была такая по телевизору программа. Вот я сижу, смотрю эту программу. Выступал тогда… это вот у них был такой рейд: они всё время несли Володю в народ. Севку Абдулова туда же припёрли. ЛЧ: Угу. ОЯ: Янклович, потом этот самый у-у-у... Антимоний, который вообще Володю не знал. НВ: Ой! Он – да. ОЯ: Это вот уникально. В общем, там их много всех собралось, и вот они, значит, про всё это рассказывали. И вот была какая-то передача по телевидению, потому что я видела её своими глазами. Значит, рассказывает Сева, по-моему, Абдулов. Рассказывал вот про всю эту историю в Бухаре. Значит, про наркотики рассказывать – нельзя. ЛЧ: Ага. НВ: Ага. ОЯ: Про меня рассказывать – нельзя. И когда вот это, всё это выпало – вообще непонятно, от чего человек умер, кто кого откачивал. Всё, вообще всё – стало неправдой. НВ: Врач сделал прямой укол в сердце. ОЯ: Вот. «Прямой укол в сердце», «врач»… вот, слушайте дальше! НВ: (нрзб) ОЯ: Я смотрю на это всё и думаю... Они, значит, это всё рассказывали из-за того, что они-то работают на публику: у них же «встречи» какие-то были, они же ездили деньги зарабатывали. И когда ты долго рассказываешь одну и ту же историю – ты начинаешь свято верить, вообще, в то, что ты говоришь. То есть человек начинает говорить это как абсолютную правду. Но там нет ни слова правды! И когда я... Естественно, счас я уже тоже так этого не помню. Потому что если бы это было, там, 20 лет назад меня спросили про всё это, то я бы, конечно, могла бы более подробно – и более, там, с точными датами – всё это рассказывать. Вот. Но счас, конечно, уже тоже всё... Потом, ведь человеческая память так устроена, что очень многое негативное как блокируется и ты этого не помнишь. Я помню, в основном, но – самые какие-то такие, ну, естественно, яркие события. Потому что – был быт, была жизнь. И, там, изо дня в день одно и то же как бы, да – там происходит: едим, спим, говорим. Я, например, только знаю... Есть уже какие-то такие вещи, которые м... там вот как основная мысль из всех разговоров, да? Вот, часто говорили с Володей о том, что он очень страдал от одиночества, от отсутствия друзей. Он считал, что у него нет друзей. Вообще. Теперь... ЛЧ: Всегда так считал? ОЯ: Ну, во всяком случае, вот в период – со мной – жизни, он говорил, что – да, у меня нет друзей, все мои друзья – умерли. ЛЧ: А кого он называл из умерших друзей? ОЯ: Шпаликова, Васю Шукшина. Он называл – этих людей, да? А-а-а... м-м-м... Кочаряна. Вот – эти люди, о которых он всё время вспоминал, он всё время про них думал. Постоянно. Он очень... он про тех людей, которые его окружали, он очень любил Севку Абдулова. Но он говорил, что после аварии Севка стал ну не таким, как он был. Потому что действительно... ЛЧ: Ну, еле спасли там... ОЯ: ...у Севы были несколько серьёзных аварий, это отразилось на его, как бы, вообще на мироощущении: он стал другим человеком, он уже... может быть, тех, кого зам… Он и так замечательный, я его обожаю, он, действительно, очень милый прекрасный человек, изумительный! Но Володе нужно было постоянно не только отдавать, но ещё от кого-то чё-то получать. Правильно? Какой-то… ему должно было с человеком быть интересно. Ваньку Бортника – вот это, пожалуй, единственный человек, с которым ему было интересно, Володе. Но он его считал своим «чёрным человеком». Он говорил: «Ваня – это мой чёрный человек». ЛЧ: В смысле? ОЯ: Ну это... Он понимал, что это человек, который его... Он как бы без него и не может, ему с ним интересно, он его очень любит и… но это человек, который Володю подавлял. Это не то, что… Володю очень трудно было подавить – Володя сам невероятная личность! Но Ванька его подавлял и... ему казалось, что... Ну, он боя... он, что... что Ваня ему ни... Он ему на самом деле – не друг, Ваня. Он такой человек, который прикидывается Володиным другом. Вот так. У Володи было такое ощущение. Но... но он как… как бы знал, там, с кем он общается. ЛЧ: Я слышал, что он в последние годы даже мог и соблазнить его на это дело! ОЯ: Так он и не «мог», а он это и делал постоянно. Просто специально. Даже... ЛЧ: Ну как это? Он же видит, что с человеком творится! Как он мог это делать? ОЯ: Ну как? Ну вот так!.. Вот так вот. Он говорит: «Ну ладно!» Я говорю: «Володя, не… я говорю, Володь, ты ж дал мне слово не пить!» «Ой, да ладно, что ты её слушаешь!» Я говорю: «Ну как же, я говорю, Володь, я тебя умоляю! Ты только завязал там, три дня как ты завязал!» «Да ладно, Володь, ты чего, тряпка что ли!» – ну вот так, начинает просто нормально провоцировать. «Да ладно, давай выпьем, да что слушаешь эту! Ты что, у неё под каблуком?» Ну, то есть, начинал, действовать за таким, знаешь, такую психологическую атаку. Потом у нас была история с Ваней Бортником... просто замечательная! Володя был в очередном как бы... мы его вытащили. Он стал выходить из запоя. ЛЧ: Это когда было? ОЯ: И вот поехал он... Это было, это было – вот 7... 80-й год. Это вот как раз вот, по-моему, как-то вот в последний запой его Ваня и затащил, уже в самый жуткий такой! Это вот уже было... это… ну, это было ведь… вот было ещё до Олимпиады. В общем, короче говоря, мы поехали к Ваньке домой, на Ленинский. Приехали туда. Володя не пил. Ваня достал бутылку. На кухне. Вот. Я говорю, что: «Володь, ты давай не пей». Ну и тут начинается: «Да ладно, что ты, чего ты!» Я понимаю, что надо Володю оттуда вытаскивать. Я говорю: «Так, я говорю, что-то я себя плохо чувствую... я говорю, ой, что-то у меня сердце болит... ой что-то у меня прям такая невралгия, я вздохнуть не могу, ничего не могу, говорю, поехали домой!» Ваня говорит: «Отправь её домой! Если ей плохо, пусть она едет домой!» Володя говорит: «Ну, хорошо». Вызывает такси, говорит: «Езжай домой!» Я сажусь... Приехало такси, я села, уехала на Грузинскую. Тут же звоню Володе, говорю: «Володя, я говорю, мне так плохо, приезжай, вызывай мне «скорую помощь!» ЛЧ: Специально, да? ОЯ: Ну, да! Я говорю: «Ты знаешь, я приехала – мне стало ещё хуже, я просто не могу, я говорю, давай приезжай немедленно!» Я думала, он один приедет. Так Ваня приехал с ним, они вдвоём приехали. Приехали вдвоём. И с бутылкой, естественно. Начали дома всё это дело разливать. ЛЧ: То есть, водку, да? ОЯ: Да-а. Я взяла эту бутылку и вылила её в раковину на глазах у изумлённой публики. Вот. Ну, этим, значит… это уже разве это остановит!? Пошли... Ваня пошёл. И у каких-то таксистов купил. В общем, короче говоря, всё кончилось тем, что они пили: водку, шампанское – какое-то уже, потом водки не было, они ночью шампанское у таксистов покупали. В общем, всю ночь орали песни так, что звонили все соседи, говорили что – прекратите, что слышно вообще тут на всю Малую Грузинскую! ЛЧ: А какие они песни могли вместе петь, кстати? ОЯ: Какие – «Мурку»! ЛЧ: А-а-а! ОЯ: «В кожаной тужурке!» (смеётся). ЛЧ: Ясно! ОЯ: Вот. В основном, значит, пел Ва… Ваня. В основном Ваня пел. Ваня поёт, кстати, очень хорошо – вот это я... ЛЧ: Ну как? Под гитару? Так просто? ОЯ: Под гитару, под гитару, да. Ваня пел. НВ: Высоцкий играл? ОЯ: Нет, Ваня, Ваня. Вот. А я всё время хотела, чтоб Ваня ушёл. И всё время, значит… Володя был в подавленном состоянии, скажем так. Он сидел, в основном, как бы слушал. Я всё время, значит, конфликтовала с Ваней и говорила: «Пошёл вон отсюда, вообще – сволочь!» И говорила: «Володь, как ты можешь его терпеть, я говорю, он тебя спаивает…» Он, там, он у Володи и наркотики воровал неоднократно. Это мне Володя сам рассказывал. ЛЧ: С какой целью? НВ: Ну, он же сам наркоман, Бортник! ОЯ: Ну как «с какой целью»? ЛЧ: Ну, не настолько ж он был! Жив… жив-здоров! ОЯ: А потому что такие люди не становятся наркоманами. Он никогда себе не позволит перейти границу. Он всё равно всё через мозг пропускает. Ваня такой человек – он житеечный, дай Бог ему здоровья! Вот. Нет, а потом «с какой целью», – просто вот у Володи есть одна ампула, он по... он знает, что она ему понадобится. А он её... у него не будет, ему будет плохо. Вот с какой целью! Это подсознательно. Причём Ваня сам себе, может быть, даже… Сотрудница: (нрзб), я пойду. Нина закроет дверь, ладно? ОЯ: Угу. А как я потом закрою? Сотрудница: Не, Нина закроет. ОЯ: А, Нина? Хорошо. А сколько сейчас времени? Сотрудница: Без пятнадцати пять. ОЯ: Угу... Вот. И я, значит, пыталась всё время выставить Бортника, на что тот садился ещё вальяжней в кресло и начинал ещё громче петь. Вот. В общем... И потом м-м... он начал говорить такие вещи Володе, которые, как бы, м... Володя впал в такое состояние, когда уже... выпитое, уколотое... уже такой – как… как в тумане. И он ему говорит: «Я, говорит, вообще не понимаю: ты находишься... Ты же тряпка! Какой же ты мужик! Что ты у этой там прошмандовки под каблуком! И кто она такая! Да вообще, ты посмотри: тебе будет 60 лет – а ей будет, там... нет: тебе будет, там, 50, а ей будет – 30. Да ты… Зачем ты ей нужен! Она вытрет об тебя ноги, там, и уйдёт вообще. Вот. Что ты там стелешься и... действительно – ты что, с ума сошёл, ты мужик или не мужик, там!?»… Володя, значит... «...да она тебе... Да она тебе… они вообще – все… все бабы бляди! Да она такая же блядища, как и все!» – в общем, вот такой разговор. ЛЧ: Ну, это он может! ОЯ: Да. И в итоге Володя говорит: «Я счас, говорит, выброшусь из окна!» Он говорит: «Ты? Выбросишься? Да ты никогда не выбросишься!» Я говорю: «Так, ладно, говорю, всё...» А, нет! Я говорю: «Так, всё, я ухожу, я говорю... (переворот кассеты) ЛЧ: (нрзб) ОЯ: Да. Я говорю: «Или уйду я – или уйдёт Бортник». Он говорит: «Я никуда не уйду». (гнусавит, подражая голосу Бортника) Я говорю: «Ну, тогда уйду я». Ну, я оделась и ушла. А Володя гово... кричит мне вслед: «Вернись – или я счас выброшусь!» Бортник говорит: «Да ладно, куда ты выкинешься! Да она никуда не уйдет!» (гнусавит, подражая голосу Бортника) Я спускаюсь вниз – и вижу такую картину: на ва… на балконе стоит Володя и орёт: «Немедленно вернись, иначе счас прыгну!» ЛЧ: А как… как он стоит – висит или стоит? ОЯ: Стоит на балконе и лезет – вообще ужас какой-то! И лезет через балкон. ЛЧ: Это с какой стороны – с Малой Грузинской или во двор? ОЯ: Нет. А там балкон один у него. ЛЧ: А, один там? ОЯ: Конечно! Там всегда во двор. НВ: Во двор. ОЯ: Во двор который. Вот. И говорит: «Счас я...» А тот говорит: «Да ладно, чё ты там выбросишься!» (гнусавит, подражая голосу Бортника) Володя перелезает и вот так висит на руках. Я кричу: «Ваня, вытащи его!» ЛЧ: Как, на кра… на краю балкона прямо? ОЯ: Ну вот так вот! ЛЧ: То есть, как на турнике, за перекладину? ОЯ: Ну, конечно! За перекладину! НВ: А ноги уже в-в… ОЯ: Ну да, естественно. ЛЧ: Ничего себе. ОЯ: Я, значит, кричу, говорю, я говорю: «Ва...» А Ваня стоит вот так, рядом. Только что пальцы не разжимает. Я кричу: «Ваня! Держи!» Он: «Да ладно, куда он денется!» (гнусавит, подражая голосу Бортника) Я... Вот с какой скоростью я поднялась на восьмой этаж – я этого уже ничего не помню. Но я вот так Володю вытаскивала. После этого я пошла нажралась… ну, вообще, все были, конечно, в таком состоянии, надо сказать... Но, это... Счас, когда я рассказываю, это всё кажется так…ким идиотизмом. На самом деле, из-за того что это вот одно на другое – это было такое состояние, вообще, депрессии, ужаса! Я вообще вот всего, начиная с Нового года... дайте мне... (нрзб) (по телефону) Алё! Вот. То это всё уже просто вот как накопилось. И я пошла и нажралась таблеток. Нажралась таблеток... что ж такое? (по телефону) Алё! Да-а! Нет, она ушла вниз. Это кто? Это Оксана. М-м-м... По-моему, нет, она, по-моему, домой уже ушла. Угу. Угу. Но она ушла минут пять назад. Ничего не знаю, комнату уже ту закрыли. Пожалуйста... Вот. И, в общем, я нажралась таблеток. Потом уже все занимались тем, что, значит… Бортник свалил после этого, слава Богу, благополучно. Вот. А Володя уже занимался тем, что приехали ребята из Склифа и меня откачивали. ЛЧ: Это кто приехал? ОЯ: Годяев. ЛЧ: Ага. Один? ОЯ: Ну, там ещё кто-то был. Ну, я уже… я вообще этого не помню, я потом несколько дней вообще ничего не помню, что было, я спала. ЛЧ: А как его, вытащили потом? ОЯ: Ну, вот я его и вытащила! ЛЧ: А он что, не помог? Так стоял? ОЯ: Нет. Он рядом стоял. Не помог! Ну, Володя сам уже лез. Я там уже вернулась, но я его вытаскивала. А он стоял и… когда я бежала, он стоял… Бортник стоял на балконе, а Володя висел. ЛЧ: Это так… единственный случай был такой? ОЯ: Угу. ЛЧ: А не в тот ли период вы попали в аварию, когда премьера «Места встречи» была по телевизору? ОЯ: Ну, тогда же, да, это в это время. ЛЧ: Тогда, да? До… до этого или после? ОЯ: Нет, ну мы уже смотрели, уже несколько дней она шла, эта картина. ЛЧ: Несколько дней, да? ОЯ: Конечно. ЛЧ: Вы на Малой Грузинской смотрели? ОЯ: Да. Да. ЛЧ: А Хилькевича помните? ОЯ: Хилькевич приходил. И Говорухин приходил, смотрел, угу. ЛЧ: Вы все серии смотрели с ним? ОЯ: Конечно. ЛЧ: Ну, и как… какая реакция была на фильм? Хилькевич рассказывал, что он ругался там на что-то. Что-то не нравилось. ОЯ: Не, ну, Володя… Нет, Володя, конечно, там… всегда что-то нравится, что-то не нравится, но когда человек смотрит уже готовый фильм, то, если что-то хорошее, то Володя всегда говорил: «Э… Вот эту сцену – это я придумал!» Когда что-то было особенно хорошее, он всегда говорил: «Эту сцену я придумал!» Вот. ЛЧ: А Вы не помните такой момент, значит, у того же самого Долецкого, врача, 10-го ноября 79-го был юбилей в Русаковской больнице, и Высоцкий туда очень хотел поехать, но не поехал. Из-за чего это могло быть? ОЯ: Ой! Этого я не помню. Из-за чего не могло быть? Ну, я думаю… ЛЧ: Не могло это связано быть с аварией с этой? ОЯ: У? ЛЧ: С аварией не могло быть связано? ОЯ: Не знаю. ЛЧ: Каждый день в ноябре показывали по… премьера была «Места встречи». ОЯ: Не знаю. ЛЧ: Так у Вас сотрясение было вот именно во время показа по телевизору? ОЯ: Да. Потому что я дома была, смотрела телевизор. Да. (нрзб) ЛЧ: Почему-то Хилькевич Вас не помнит. ОЯ: Не знаю, может, и не помнит… Нет, я Хилькевича видела несколько раз, он приходил. ЛЧ: Именно смотреть кино или ещё… ОЯ: Наверно, да, да, да. ЛЧ: …или просто ещё? ОЯ: Нет, наверно, просто ещё. Ну, несколько раз приходил. Они… он как раз в это время снимал фильм м-м-м… вот этот вот «Ах, водевиль, водевиль!» ЛЧ: Угу. ОЯ: Вот в это время он как раз он снимал этот… ЛЧ: Он с Таней приходил, с женой своей, да? ОЯ: Не помню. ЛЧ: Не помните? А, значит, кончается ноябрь, и в начале декабря Высоцкий улетает, ну, скажем так, на Таити. Или… как он рассказывал, куда он попал? Все говорят, то он не долетел, то он в Лос-Анжелесе остался, то он к Мишу поехал опять же… как на самом деле было? ОЯ: Понятия не имею. По-моему, он не долетел. ЛЧ: А где ж он был, всё-таки? ОЯ: По-моему, он… не… не знаю. Вообще, как бы у нас существовала такая договорённость неоговоренная: я никогда у Володи не спрашивала всё, что касалось жизни с Мариной и никогда не интересовалась, где они были, с кем они виделись, что они делали. И Володя никогда не рассказывал мне. Вот. ЛЧ: А это правда, что Миш тоже страдал этим делом? ОЯ: Миша какой? ЛЧ: Майкл. ОЯ: А, Майкл-то? Не знаю. Я думаю, что наверняка. А почему, собственно, и нет? ЛЧ: Угу. А вот эта история с телевизором – когда он получал, это как, по карточкам, по талонам? Что… что это за телевизор был? Где он его получал, не с Вами? ОЯ: В военторге покупал, по-моему, телевизор. (нрзб) ЛЧ: В военторге? Это на Садовом кольце военторг? ОЯ: Нет, это военторг, который на… на Калининском, на (нрзб) военторг хороший, да. НВ: На Калининском военторг. ЛЧ: А-а-а! ОЯ: Конечно, да… ЛЧ: Где памятник Калинину стоит. ОЯ: Угу. Какому Калинину? А, там есть, да, похоже, сбоку. Да, да, да, да. ЛЧ: Ну, вот счас его снесли уже. Да, да. Это он, значит, один ездил туда получать его? ОЯ: Наверно. Ну, во всяком случае, без меня. ЛЧ: А… а как, что это было, карточная система или что это? ОЯ: Понятия не имею! ЛЧ: Блат или что? ОЯ: Для Володи, наверно, по блату. ЛЧ: Почему в военторге, телевизор? ОЯ: Ну… ну, потому что там отдел эле… тех… это, электроники. ЛЧ: А-а! ОЯ: Ну, я вот… и Володе, у него… ну, как, тогда же даже колбасу по блату покупали! ЛЧ: Ну, понятно. ОЯ: В определённые места за колбасой ездили, в определённые секции – за телевизорами, куда-то там – за сапогами, куда-то там – ещё за чем-то… всё же по блату было, ничего же не было без блата! ЛЧ: Страница 10, середина. А вот тут об этом написано. Вот, отсюда начиная: «Кто-то сказал…» и вот, под… под пальцем… почитайте, верно ли здесь? Всё ли так? Это, комментирую: страница 10, середина. ОЯ: Ну, и что тут? Тут это – как раз, это 80-й год, Новый Год. ЛЧ: Угу. ОЯ: Да. Ну и что тут? ЛЧ: Ну, правильно там всё написано? ОЯ: Не, ну, здесь правильно, потому что как бы с моих слов всё. ЛЧ: Ну, мало ли? ОЯ: У-ху-ху-ху-ху-ху-ху! Да. Ну, и что дальше? ЛЧ: Нет, ну (нрзб) почитали. Что там, верно, да? ОЯ: Да, это всё правильно, там всё, да. ЛЧ: А телевизор он привёз именно 31-го числа? ОЯ: Да. ЛЧ: А как это, он 31-го привёз и вы тут же его поставили, и он тут же заработал? ОЯ: Не он привёз. Привезли его… ну что он, сам его пёр, что ли? Приехали рабочие, привезли из этого магазина телевизор, поставили и уехали. ЛЧ: Угу. ОЯ: Потом приехал Володя перед Новым Годом, часов в 9, наверно. ЛЧ: Угу. И задал этот вопрос Вам, да? ОЯ: Угу. ЛЧ: Нет, а когда и как он узнал об Афганистане, событиях (нрзб)? Как он реагировал на это? ОЯ: По телевизору, естественно. ЛЧ: Когда это? ОЯ: Ну вот когда? По телевизору… я эт… я помню очень хорошо, потому что Володя был в шоке. Он был просто в шоке! ЛЧ: По телевизору на Малой Грузинской (нрзб)? ОЯ: Да, да, угу. ЛЧ: Что показывали? ОЯ: Причём, даже, не все как бы осознали… ну, как это было: ну, как – ну, ввели войска – значит, так надо! Володя как бы понял вот вообще всю эту трагедию изн… вот чем это всё что грозит – он это, он говорит… всё понимал вот… вот сразу, моментально, он… он был в жуткой депрессии от этого! То есть, я даже никогда не думала, что человек может так… ну, как бы так не были все политизированы, скажем, в этом. Мы все были как бы диссидентами, мы все были настроены против советской власти! Там, я всю жизнь читала книжки, ходила на выставки – ещё до Володи. Естественно, почему (тоже всё неслучайно, чё там!) мне нравился Володя? Потому что во всём был подтекст, во всём была позиция, во всём… всё… во всём, что он делал. Это был такой протест. Вот. И как бы… а такой вот внутренний, вот… именно вот трагедию, которая на фоне всего этого может развернуться – как бы в это мало кто вдавался, вот в такие подробности, как война, погибшие ребята, страдающие матери. То есть, он это пропускал вот, именно вот так через себя, с этой токи зрения его прежде всего это волновало. Его… Он очень любил людей на самом деле. И, действительно, он ценил каждого человека, жизнь каждого человека. И его это очень тронуло. ЛЧ: А когда это было, вот эта передача? ОЯ: Ну, когда это всё началось. Когда вот? ЛЧ: 79-й? ОЯ: Да. ЛЧ: А что было, что показывали в (нрзб)? ОЯ: Ну, как, значит, что показывали? Раскрыт… типа программы «Время» какая-то была. То, что нам рассказывали, то, что могли сказать… это всё, естественно, преподносилось с.. с определённой позиции, с определённой точки зрения, со своей какой-то правдой, естественно. НВ: Ну, естественно. (нрзб) ОЯ: Вот. Конечно, угу. ЛЧ: А Вы не помните, у кого могут быть домашние записи? Вот при Вас как-нибудь записывали его? ОЯ: Володю? ЛЧ: Да. Где это могло быть? ОЯ: Да не знаю… нет, наверно… при мне не записывали. Володя в принципе, вот так вот, в компании, он почти не пел. Вот так… в последние два года – у-у… ЛЧ: А у кого вообще в гостях Вы были с ним? ОЯ: В гостях мы были… счас я скажу, у кого мы были… Ну, естественно, мы ходили к тем людям, с которыми мы могли общаться вместе. У Янкловича мы были, вот у Володарского мы были под видом сестры Валерия Палыча. Потом мы были у саксофониста… как же его фамилия? Лёша… ЛЧ: Козлов, что ли? ОЯ: Нет, не Козлов. ЛЧ: Зубов? ОЯ: Да, у Зубова мы были в гостях. Он тогда женился как раз на американке какой-то. ЛЧ: А, да-да-да-да. Угу. ОЯ: Потом мы ездили вот к врачам, вот – Тая, Таисия. ЛЧ: Таисия – это кто? ОЯ: Тая, которая доставала Володе наркотики. ЛЧ: А где она работала? ОЯ: Она ра… где она работала – чёрт её знает, в какой-то больнице. А жила она в конце проспекта Мира. ЛЧ: Угу. ОЯ: У неё муж тогда был Коля, который потом (нрзб)… ЛЧ: (нрзб)? ОЯ: Нет. А, по-моему, вот здесь вот у Перевозчикова есть. Он даже, по-моему, у них какое-то интервью… НВ: Да, было, было (нрзб). ОЯ: …чё-то брал там интервью. ЛЧ: Да? ОЯ: Ну, она, да, она – постоянно, вот она в основном привозила и… вот, и девочки из аптеки, вот, аптекарские девчонки. ЛЧ: В 80-м году Марина приезжала в Москву? ОЯ: По-моему, нет. ЛЧ: Нет? ОЯ: Вот она на Новый Год была и уехала. ЛЧ: Угу. Как тогда на даче когда пожила несколько дней? ОЯ: Да. И после этого, по-моему, она не приезжала. ЛЧ: Угу. ОЯ: Но точно я не могу сказать. По-моему, нет. ЛЧ: Угу. А Высоцкий при Вас каким-нибудь спортом занимался? Ну, хотя бы относительно? ОЯ: Нет. ЛЧ: Вообще никак? НВ: Ни растяжку, ничего? ОЯ: Нет. ЛЧ: Хотя бы вот элементарное отжимание какое-то там? ОЯ: Ну, так, как все – мог отжаться там несколько раз. ЛЧ: И всё, да? ОЯ: Угу. ЛЧ: А о «Зелёном фургоне» что Вы помните, о работе? ОЯ: А-а-х! Володя так был вообще этой работой так увлечён до какой-то поры, пока не запретили. Пок… по-моему, с Одесской киностудии пришла телеграмма, что там отказ. И вот после этого как раз у него начался жуткий запой! ЛЧ: Это в январе было? ОЯ: Вот этого я не помню, в январе это было или не в январе? Нет, я не помню. Но… ЛЧ: Это всё с Игорем связано, да? ОЯ: Да. Ну, там они с Шевцовым работали, переписывали сценарий, что-то там писали режиссёрский сценарий, он писал уже. ЛЧ: Угу. А Вы не помните такую историю: у Высоцкого должен был… был быть официальный концерт в с афишей Политехе, и его якобы должна была представлять Ахмадулина, и он сорвался. Такого Вы не помните? ОЯ: Знаете, тогда уже всё это с… могло срываться из-за Володиного состояния, потому что он был… вот, начиная вот с Нового Года, вот с его, верней, дня рождения, когда он решил… сделали ему эту гемосорбцию, вот… ЛЧ: А когда ему сделали гемосорбцию? ОЯ: А вот прямо, по-моему, на день рождения и сд… и делали уже. ЛЧ: Ну, и сколько это длилось? ОЯ: 25… С 25-го января. Ему капельницу поставили, потом сделали эту… приехал, он ездил в Скиф – ему там всё это прочищали. Ну, он уже… уже он… он уже, вот он после этого как будто он стал… ещё хуже после этой гемосорбции ему стало. Вот. Потом ему ж там разрезали – он ж… он же себе делал уколы в ногу, кололся, да, занёс инфекцию. И у него раздуло вот так ногу, ему делали вот такой вот разрез, выкачивали оттуда гной, вот так – и здесь разрез. И вот такую поставили турунту, марлю, чтобы этот гной выходил. И вот с этой ногой он работал и концерты, и спектакли играл. Вот. НВ: Просто насчёт концерта… ЛЧ: Да, да, да, у нас есть одна запись, вот там у него что-то с голосом происходит. Вот если б Вы, может, послушали… и, как Вы думаете, что это могло быть? ОЯ: Ну, не знаю. НВ: Так, значит, давай… я съёмку не прерву. Так, Лёва, держи… ЛЧ: Ну, это, правда, в наушниках надо слушать. Так… так не слышно. НВ: …держи, я счас всё дам. ЛЧ: Да поставь на стол ты, чё ты? НВ: Помнишь, как снимать, короче? ЛЧ: Угу. Угу. НВ: Держи, только не урони. Не, не, ну, ты, Лёв, ну, возьми в руки-то, что ж ты счас будешь снимать пепельницу? ЛЧ: (нрзб) НВ: Счас я Вам дам. Я просто… (нрзб) не хотел тащить сюда аппаратуру, но… я вчера как раз занимался тем, что записывал. Кусочек буквально. Счас мы Вам дадим послушать, счас. ОЯ: А вы потом это всё будете как-то систематизировать? Вообще, вы… ЛЧ: Да, это всё… ОЯ: …вы вдвоём это всё делаете или у вас ещё есть… НВ: Ну, в общем, да. ЛЧ: Ну, есть там народ, конечно. В Ленинграде – вот у меня соавтор мой, с которым мы пишем «Высоцкий в Ленинграде». Ну, как – на общую сетку ложится… у нас есть по каждому дню разб… в компьютере забито. И информация пополняется со слов очевидцев – в данном случае, документы находятся много… ОЯ: Ну, вообще – так, конечно, тяжело! ЛЧ: Ну, а что… ОЯ: А Вы когда начали этим заниматься? (нрзб) ЛЧ: В 81-м году, сразу после… Тогда информации мало было, а счас вот… как-то и люди тогда стеснялись говорить, редко кого раскачать удавалось. А счас урезонилось всё, устаканилось. НВ: (нрзб). ОЯ: Уже всё заб… забылось. НВ: Что? ОЯ: Я говорю, уже… вс… многое забылось. НВ: (нрзб) ЛЧ: Ну, вот да! Единственный минус, что вот люди уже по истечению времени уже забывают многие вещи! ОЯ: Ну, конечно, забываются! ЛЧ: Оттуда… отсюда же много всяких там этих неправд. Потом… НВ: Вот. Как-то он здесь подозрительно шепелявит. Пожалуйста. Правый канал, левый канал. Наушники (нрзб). ОЯ: Угу. А… а где этот концерт? НВ: ВНИИЭТО. ЛЧ: Нижегородская улица. НВ: Лёв, (нрзб) ты объектив (нрзб) ты мне стенку снимать, что ли, будешь? Сотрудник: (нрзб) у тебя телефончик можно? ОЯ: У Володи была вся… значит… НВ: Можно выключать? ОЯ: У него… Да. Я тебе могу сказать. Значит, у него вот… Это, нав… это э-э-э… это 80-й год, скорей всего. НВ: Так, это да. ЛЧ: Это 1-е февраля. ОЯ: Это вот… вот этот период. Значит, у него была жуткая сухость во рту. Жуткая сухость! ЛЧ: Из-за чего это происходило? ОЯ: (тяжело вздохнув) Я думаю, что это на почве… во-первых, он пил – это раз! Значит, у него был такой перм… как бы перманентный запой, вот. И… он мог пить, потом, там, два-три дня он не пил. И ещё к тому же – дикое количество лекарств! Просто, что он колол помимо всего пр..? Ну, там и седуксен, и чего там только не было! И, может быть, вот это вот всё задавало такую жуткую сухость. У него просто (цокает языком, изображая сухость – ЛЧ) всё это прилипало. Вот… ЛЧ: У него до самого конца концерта был такой же голос, какой-то заторможенный. ОЯ: Да, да! И он… Вот такой заторможенный, он как бы немножко под таким кайфом. И жуткий сушняк просто! Вот и всё. ЛЧ: Вот, кстати, один из минских концертов июньских, он тоже… ОЯ: И даже вот ленинградский концерт… да! И вот ещё, помните, вот этот… программу, которую записывали… НВ: Кинопанораму? ОЯ: Кинопанораму, да. Там же Володя тоже н-н-неадекватный. Как раз он там с этой ногой разрезанной, на этой кинопанораме. ЛЧ: Угу. ОЯ: Опять у него там тоже этот сушняк, он весь отёкший, опухший, у него пальцы все распухшие на руках. Он играет там на гитаре… ЛЧ: Пальцы – да! Пальцы там (нрзб). ОЯ: Опухшие пальцы, да. ЛЧ: Это, говорят, от сердца, вот, пальцы (нрзб)? ОЯ: Я думаю, что у него на почве… ведь он умер всё-таки, скорей всего, от сердечной недостаточности. Они же вскрытие-то ему не делали. Но, то, что он умер, это был сердечный приступ – это однозначно!!! Потому что в этот день, когда всё это случилось, он днём говорит: «Я, говорит, сегодня умру!» Я говорю: «Да ладно, Володь, ну…» Говорит: «Да… Да что, говорит, «ладно», говорит…» Я говорю: «Ну что ты такие глупости говоришь?» Он говорит: «Да это вы глупости говорите! Я, говорит, сегодня умру!» И он ходил, периодически ну, хватался за сердце. У него болело сердце. Я это… говорила Толе, я говорю: «Толя, у него болит сердце!» «Ой, да ладно, он ещё… у него сердце, как у быка, он нас всех переживёт!» Ну вот… ЛЧ: Чего ж так говорил? Он же видел всё… все эти дела! ОЯ: Ну, чё? А кто его знает, чего он так говорил? Вот… и, конечно, те дозы, которыми он кололся, вообще – любой бы другой человек уже умер вообще сто раз! Он себе дикое количество делал лекарств! ЛЧ: Угу. А не помните ли Вы, как он с Гольдманом летал в Новосибирск в начале 80-го года и там сорвался концерт? ОЯ: Ну, это всё срывалось из-за вот его… у него не было, наверно, чем уколоться – вот и нет концерта! Вот и всё. ЛЧ: Нет, но был такой факт? Вы с ним же летали? Вы помните это? ОЯ: Да, да. Я не летала в Новосибирск, но я знаю. Да, да… ЛЧ: Летал, да? А когда это примерно могло быть? ОЯ: Я уже счас так по числам… я не помню. ЛЧ: Ну, хотя бы, с ногой там связано или ещё с чем-то? ОЯ: Там… там нет отдельности, там всё связано только с одним – с наркотиками! Всё! Всё остальное – это последствия. ЛЧ: Но это в 80-м году было? ОЯ: Да. ЛЧ: Да? Понятно. ОЯ: Ну, Володя доходил до того, что он мог… он едет, и ему останавливали скорую помощь – любую просто! И Володя, пользуясь своей популярностью дикой, он говорил, что у него почечная колика, ему плохо… и просто ребята ему делали там промедол или омнопон кололи. ЛЧ: Прямо могли в скорой помощи сделать? ОЯ: Да, прямо на улице могли ему сделать. ЛЧ: А что ещё они делали кроме этого? Ну, омнопон – это ж не такой уж наркотик сильный? ОЯ: Ну да! Очень даже сильный! ЛЧ: Да? ОЯ: Ну, вот в основном: морфин, промедол и ом… Промедол более слабый, омнопон из всего этого самый сильный. ЛЧ: Угу. ОЯ: Ну, Володя мог и, если есть, и кокаин понюхать. И если есть такой жидкий кокаин – там жидкого кокаинчика. ЛЧ: Ну, это уже серьёзно, в общем-то! ОЯ: Да. Ну… ну, самый серьёзный – в общем, это, конечно, это морфин и промедол. Но промедол… ой, и омнопон! – он колол в диких количествах! Просто уже последние вот эт… эти дни там делалось каждые полтора-два часа – уже должен был быть укол. Ну, у него ломки были настоящие такие! ЛЧ: А героин, нет? ОЯ: Нет. Героина не было, и… может быть, где-то за границей он пробовал, естественно. Но здесь героина не было и он его не употреблял. ЛЧ: Я вот из книги помню, что с 18-го июля он вообще наркотиков не употреблял. ОЯ: Ну, вот это был какой-то период… ЛЧ: То есть, до самого конца? Или это не так, так? ОЯ: Значит… значит, 18-е – 25-е, да? НВ: Последний (нрзб) ОЯ: Я думаю, что он несколько дней не употреблял – однозначно. Но с 18-го или нет? Может быть. Во-первых, была олимпиада: очень трудно, все кругом приезжали, всех проверяли этих врачей, очень трудно было с этим делом. Потом… ЛЧ: Вот там… там такая мысль идёт, что с олимпиадой всё обрубилось, все каналы. ОЯ: Да, они обрубились. Потом Володя как бы даже сам хотел завязать. И как раз вот думали, что, может быть, он… Но, вообще, в принципе, дома было! Я не знаю, почему они ему не… не… не… это уже потом выяснилось, что дома были заначки! Но, конечно, так мало, ему их как бы не хватило. Но у Володи вот эти все дни была жуткая ломка. Жуткая! Вот. ЛЧ: А мне ещё Солдатенков рассказывал, что у него были зеркальные нарывы: вот на одной ноге – он пройдёт, с этой же стороны появляется на другой ноге нарыв. Это где-то в июле уже было. ОЯ: Нарывов у него не было. ЛЧ: Не было? ОЯ: У него была вот эта рана, которая вообще у него не заживала очень долго и она очень долго гноилась, действительно. А эт… но это он сам себе занёс, потому что он себе через штаны делал уколы – уже так хотелось скорей! Он же не в вену кололся, а он кололся внутримышечно, в руки, в ноги в основном. Ну, и занёс инфекцию. Но эта инфекция никак не связана со смертью. Умер он однозначно от… просто сердечная недостаточность на фоне отсутствия наркотиков. ЛЧ: То есть, в последний день наркотиков как бы и не было? ОЯ: Нет. Ну, были… был седуксен, потом они ему ставили капельницу – такое лекарство, которое называется ГАМК, которое даётся… ЛЧ: Как-как? ОЯ: ГАМК. ЛЧ: ГАМК? ОЯ: Ну, вот какое-то, да… какая-то – булю-лю-лю-брлю – какая-то кислота там. Которую делают… это как бы сокращённо. Делают при м-м-м… больших полостных… ЛЧ: Это кустарное что-то? ОЯ: Нет. Это делается при полостных операциях, при серьёзных глубоких наркозах: сначала человеку вот это вот вводят, потом там ещё чего-то. Но, это вот… Толя – он же анестезиолог, вообще, врач! Ну, вот он ему приносил, это всё делал, ставил, колол… Ну, в общем, закололи! Да, вот там ему делали, например, там одно и второе – меня тогда ещё это пот… потрясало! Я говорю: «Слушайте, я говорю, а как вы делаете ему успокаивающее и в то же время какое-то вот это вот, наоборот, какое-то там бодрящее? я говорю, а как это?!» «Ну, это вот так вот надо, это вот так вот… он…» ЛЧ: Это кто? ОЯ: Это вот Толя говорил, что: «Вот он как раз будет спать, и вот в этом состоянии он будет выходить, ему это облегчит эту ломку, это всё!» ЛЧ: Угу. ОЯ: Вот. Иногда дозы такие шли, что слон бы умер! ЛЧ: А Вы что-то знаете вот о похоронах Шуляковского, о поминках? ОЯ: Я не ездила. ЛЧ: А он ездил? ОЯ: Ну, по-моему, тоже нет. По-моему, он пил в это время.
|