Владимир Высоцкий. Форум.
http://vysotsky.bestforums.org/

"Семь заветных струн"
http://vysotsky.bestforums.org/viewtopic.php?f=13&t=137
Страница 1 из 1

Автор:  Евгений Давидович [ 13 окт 2013, 10:37 ]
Заголовок сообщения:  "Семь заветных струн"

Предлагаю вашему вниманию пьесу А. Бовена "Семь заветных струн"

Александр Леонидович Бовен (24.06.1950 г. – 18.10.2003 г.) – бард, был актером Стерлитамакского городского драматического театра, где в качестве режиссера по собственной пьесе поставил спектакль «Семь заветных струн» и сыграл роль Высоцкого. Премьера состоялась 25.10.1997 г. Спектакль шел один театральный сезон.

Пьеса публикуется впервые. Огрехи компановки текста связаны с тем, что текст пьесы распознан в 1997 г. древней версией FineReader с авторской машинописи и должной корректировке не подвергся.

Изображение

60 летию со дня рождения Владимира Высоцкого
"СЕМЬ ЗАВЕТНЫХ СТРУН"
драматическая баллада о жизни, любви, борьбе и смерти


Данный драматургический материал предлагается в форме балладной исповеди. Это - Песня о событиях драматических, порой с элементами фантастики.
Тексты песен - необходимое связующее звено в драматургической ткани. Исполнение их по ходу действия ни в коем случае не должно подменяться фонограммой. Только живые голоса актеров! При этом совершенно не обязательно "быть похожим", как по голосовым данным исполнителей, так и по внешним признакам. Пеони являются не вставными номерами, но внутренней необходимостью актеров.
Автор полагает, что квинтэссенция актерского существования в данном материале вы-ражена в известной пушкинской строке: "...духовной жаждою томим..."
Автор не настаивает на обязательности ремарок. Художественное решение, сценогра-фия, режиссура вольны в своих поисках.
Данный драматургический материал основан на реальных фактах, наблюдениях друзей и близких Поэта, опубликованных в отечественной печати в период с 1981 по 1996 г.г. Элементы фантастики, хотя и носят вымышленный характер, исходят из внутренних помыслов и противоречий, присущих Поэту особенно в последний период жизни.
Тексты песен предлагаются в том виде, в каком исполнял их сам Поэт.


Действующие лица:

1. ПОЭТ.
2. АКТРИСА.
3. ДРУГ.
4. ВРАЧ.
5. МУЖЧИНА. Он же Апостол Петр.
6. СОЛДАТ.
7. ДЕВУШКА.

Когда зрители начнут занимать свои места в зале, Они обратят внимание на открытую сцену, на ее большое пространство, заполненное огромней лежащей гитарою, гриф которой входит вдаль, на бесконечно глубокий "космос" - задник, с мерцающими звездами, на фоне которых горят, как две гигантские планеты, застывшие кисти гитариста, и, конечно, увидят Актера, сидящего в глубине сцены, перебирающего струны своей гитары и что-то напевавшего тихо, про себя.
Приспущены софиты, так что видно всю театральную «кухню».То тут то там стоят прожектора, создавшие на первый взгляд впечатление неряшливости, неубранности сцены. Один из них направлен на задрапированный в черный бархат стул. В правом углу - черный квадратный стол, стул. На столе телефон, листы исписанной бумаги, череп, бутылки, стакан.
На авансцене стоят одинокие свечи, которые будут зажигаться по ходу действия. Их семь, как семь струн гитары...

П Р О Л О Г.

Но вот мы слышит странное нагромождение звуков: фрагменты речей, песен на разных языках, свист, шип, визг... Это звучит эфир. Постепенно его звуковые очертания становятся яснее: что-то кричит спортивный комментатор, рассказывая о состязаниях... И ревет стадион…
Гаснет свет в зале.
Чей-то взволнованный, голос прорывается сквозь ликование толпы: «Ребята, вы меня слышите? Высоцкий умер. Вы поняли меня?!» И через паузу вновь очень далеко, сквозь треск глушителей: «Вы меня поняли?! Он умер сегодня в четыре утра...» Слышно – мужчина рыдает.
Долгая тишина.
Тихо звучит одинокая гитара и мы улавливаем знакомую мелодию - символ Московской Олимпиады «До свидания ласковый Миша…»
ПОЭТ (в глубине сцены) - В июле восьмидесятого Москва изнывала от жары. На улицах было непривычно немноголюдно. Люди ловили прохладу в домах, на дачах, на курортах, праздношатающиеся и проститутки были заблаговременно вывезены на 101-й километр. В Москве шла Олимпиада… Сильные, загорелые люди бегали на стадионах, обгоняя друг друга, прыгали вверх, вкривь, вкось, плавали, толкали ядра, метали копья... А по ночам репетировали закрытие праздника, где никак не вылетал «ласковый Миша». Лучшие умы в поту и слезах бились вокруг него, а он упрямился, упирался... Наконец, взлетел! Люди радовались, плакали, от счастья... А я этого не видел. Я лежал, плотно усыпанный цветами на Ваганьково… (срывается с места) Сколько лет минуло! миллион голосов, гудков, визгов, скрежетов, плачей, воплей, хорошей - плохой погоды, «любвей», разочарований, дружб, разрывов... И все это высвечено софитами театра на Таганке, а сверху - мрачными огнями Лубянки. И вся страна качается в этом кошмарном свете...
И мой Галилей вдруг делает стойку на руках, засомневавшись, что Земля все-таки вертится... И мой капитан Бруснецов стреляется, чудак-человек, из-за своей белой России... И мой Гамлет с гитарой в руках просит пронести чашу мимо.»... если только можно, Авва Отче, чашу эту мимо пронеси...»
Но просить в этой стране - напрасный труд...
“...и продуман распорядок действий, и неотвратим конец пути. Я один. Все тонет в фарисействе. Жизнь прожить – не поле перейти…”
(поет) - Как засмотрится мне нынче, как задышится?
Воздух крут перед грозой - крут да вязок.
Что споется мне сегодня, что услышится?
Птицы вещие поют - да все из сказок.
Птица Сирин мне радостно скалится,
веселит, зазывая из гнезд,
а напротив - тоскует, печалится,
травит душу чудной Алконост.
Словно семь заветных струн
зазвенели в свой черед –
это птица Гамаюн
Надежду подает!
(на сцене появляются участники спектакля, рассаживаясь по краям Гитары или становясь у прожекторов)
Душу сбитую утратами да тратами,
душу стертую перекатами-

если до крови лоскут истончал,-
залатаю золотыми я заплатами,
чтобы чаше Господь замечал...
(один из актеров набрасывает на плечи белый халат. Он - Врач.)
ВРАЧ (выходит на авансцену) - Струна первая. (зажигает первую свечу) – «Смерть».


I. СТРУНА ПЕРВАЯ. «СМЕРТЬ».

/Слышны удары сердца, ровные, ритмичные. Сквозь них прорывается скрипичный пассаж. Это одна из участниц спектакля назовем ее просто "ОНА",- резко поднявшись, со скрипкой в руках, в каком-то жутком шутовском танце под надрывную скрипичную мелодию, в которой мы с трудом узнаем наш лейтмотив - "До свидания ласковый Миша..." проходит мимо Врача и застывшего на месте Поэта./
ОНА - У каждого своя скрипка. У Пушкина своя. У Маяковского другая. У Пастернака своя. У Есенина другая. И у меня своя. Все очень просто: или у тебя есть скрипка, или у тебя ее нет. Третьего не дано. Но дана третья смерть. Третья и последняя. (Она поворачи¬вается к нам спиной и мы видим изображение смерти. Походкой победительницы Она идет к Врачу) - Ну, Склифосовский, валяй прав¬ду-матку !
ВРАЧ /с трудом/ - Однажды…, это было в 69-ом... у него пошла горлом кровь... фактически констатировали смерть...но тогда мы его спасли...
ОНА - Андрей Андреевич Вознесенский на радостях даже сочинил реквием. Оптимистический. По Семенову Владимиру, шоферу и гитаристу... Эх, вы! Настоящую фамилию объявить не рискнули!
ВРАЧ - Я-то что...
ОНА - /декламирует с упоением/
За упокой Семенова Владимира
коленопреклоненная Москва,
разгладивши битловки, заводила
его потусторонние слова.
Владимир умер в два часа.
И бездыханно стояли полные глаза,
как два стакана.
А над губой росли усы пустой утехой,
резинкою врезались трусы, разит аптекой.
Спи, шансонье Всея Руси, отпетый,
ушел твои ангел в небеси обедать.
ВРАЧ - После этого случая мы стали ему помогать в тяжелые минуты. Особенно в периоды его "уходов в пике", как это он сам называл... Он звонил мне часто. Бывало в три, четыре утра:"Толян, выручай!” /подходит к Поэту/ эти твои срывы. ..Они были тебе нужны, ведь правда? Тебя раздражал мир, тебе необходима была разрядка? /не получив ответа/ Однажды мы сидели в твоей машине, помнишь, и часа полтора говорили...Это было незадолго до...
ПОЭТ - Я помню. Шел дождь.
ВРАЧ - Тебя страшно угнетало состояние. Похоже, ты чувствовал, что уже не можешь творчески работать. Ты говорил обо всем, чего никогда не сможешь вернуть в своей жизни...
ОНА /из-за плеча/ - Он говорил о Марине...
ВРАЧ/ей/ - мы говорили о наркотиках. Где и когда он ощутил их вкус - я не знаю. В каких дозах принимал - тоже не знаю. Но слышал, что они были фантастическими...
ОНА - Он говорил тебе, что теряет Марину...
ВРАЧ - Кто-то ведь подсказал ему... кто-то из его почитателей.. .кто-то подсунул ему эти таблетки, которые снимают похмельный синдром… кто-то приучил его к ним...
ОНА/хихикает/ Он говорил о Марине...
ВРАЧ/взрывается/ - Он перестал контролировать, себя! Он уже не мог обхо¬диться без допинга!
ОНА - Что же не запретили? Что же не повлияли?
ВРАЧ - Запретишь ему, как же! /после паузы Поэту/ Болезнь зашла так далеко, что отказ мог привести к смерти. Это я тебе говорю, как врач. /на заднике в неясных контурах, но постепенно все отчетливей, рельефней проявляется огромное сердце. Оно пульсирует, меняя окраску и ускоряет ритм/
ОНА/Поэту/ - Это приговор, чуешь?
ВРАЧ - Во второй раз это случилось в Бухаре 25-го июля, ровно за год до третьей...Я был с ним в этой поездке...
ОНА - Он пошел на рынок, пока ты дрыхнул. И там пробовал всякую всячину.. /Поэту/Вкусно было? Вкусно, вкусно.
ВРАЧ - за мной прибежали. Я мигом из гостиницы на рынок. Все стоят напуганные...
ОНА- Ну, ты тоже испугался. ..закричал: "Ребята, он же умирает!"
ВРАЧ - Еще бы! Он стоял белый, как этот халат. Только и успел сказать: «Спаси меня..." Сказал и упал. А у меня был кофеин. Ввел прямо в сердце. Тем и спас...
ОНА - Да не надолго. Ровно через год.... Тютелька в тютельку... /Она вновь играет на скрипке, вытанцовывая свой жуткий танец/
ВРАЧ - 18-го июля я был на "Гамлете"... Ему было очень плохо. Вызвали "скорую", сделали укол. Он еле-еле доиграл спектакль. А на следующий день ушел в такое пике! Таким я его никогда не видел! Зачем? Что хотел доказать? Кому? Состояние его
было ужасным… 23-го июля к нему домой при мне приезжала бригада реаниматоров. Решили забрать его 25-го, когда освободится отдельный блок.
/Она прекращает свой танец/
24-го вечером я заскочил к нему домой на Малую Грузинскую. Ему было плохо. Он стонал, хватался за сердце, метался по комнатам. Рядом была мать...
ОНА/Поэту/- И ты сказал ей...
ПОЭТ - И я сказал ей: "Мама, я сегодня умру".
ОНА/врачу/ - Ты сделал ему укол.…
ВРАЧ- Это было обычное снотворное. Он долго маялся, потом уснул на маленькой тахте. А я...
ОНА – А ты?
ВРАЧ- А я был со смены...уставший, измотанный...
ОНА – Ну? Ну! Ну, Склифосовский?!
ВРАЧ- Во общем, тоже прилег и уснул.
ОНА/Поэту/ - Вот! (играет пассаж. Сердце на заднике вспыхивает ярким светом. Ритм прекра-щается. Тишина)
ОНА/зрителям/- Тсс... /вручает поэту скрипку. После паузы Врачу/ - Ну просыпайся же!
ВРАЧ - Проснулся от какой-то зловещей тишины, как - будто меня кто-то дернул за плечо. Я к нему. Зрачки расширены, реакции на свет нет. Я давай дышать! А губы уже холодные... Поздно...
ОНА – Поздно.
ВРАЧ - Никогда не прощу себя, что заснул. /уходит/
ОНА - /вслед ему/ - Не мучайся! Ты сделал все, что мог!
ПОЭТ - У каждого своя скрипка. Все очень просто. Или у тебя она есть, или у тебя ее нет. Третьего не дано.
Но есть три способа изъя¬тия скрипки. Первый и самый примитивный - Мастера лишают ее насильно.
ОНА - Способ второй?
ПОЭТ - Мастер сам отдает скрипку.
ОНА - И продает душу Дьяволу. Фауст. Классика!
ПОЭТ - Способ третий. Скрипка падает из рук. /Она подхватывает скупку/
ОНА - Мастер лишается покровительства богов...
ПОЭТ - Незадолго до моей смерти из скрипки стала уходить душа…
/Она берет череп на столе и ставит его к ногам Поэта/
ОНА - А если уходит душа - надо идти вслед за ней.../уходит/
ОНА - Кто кончил жизнь трагически - тот истинный поэт?
/хихикая уходит/
ПОЭТ-/поет/ -Кто кончил жизнь трагически -тот истинный поэт,
а если в точный срок - так в полной мере.
На цифре 26 один шагнул под пистолет,
другой же в петлю слазил в "Англетере”.
А 33 Христу! Он был поэт, он говорил:
"Да не убий!" Убьешь - везде найду, мол.
Но гвозди ему в руки, чтоб чего не сотворил,
Чтоб не писал, и чтобы меньше думал.
С меня при цифре 37 в момент слетает хмель,
вот и сейчас, как холодом подуло:
под эту цифру Пушкин подгадал себе дуэль,
и Маяковский лег виском на дуло.
Задержимся на цифре 37! Коварен Бог!
Вопрос ребром поставлен: или-или.
На этом рубеже легли и Байрон и Рембо,
а нынешние как-то проскочили.
Дуэль не состоялась или перенесена,
а в 33 распяли, но не сильно,
а в 37-не кровь, да что там кровь - и седина -
испачкала виски не так обильно!
Слабо стреляться? В пятки, мол, давно ушла душа?
Терпенье, психопаты и кликуши!
Поэты ходят пятками по лезвию ножа,
и режут в кровь свои босые души.
Да, правда, шея длинная - приманка для петли,
а грудь - мишень для стрел, - но не спешите:
ушедшие не датами бессмертье обрели –
так что живых не слишком торопите!
/огромное сердце на заднике гаснет и горят лишь кисти гитариста. Поэт опускается на колени перед черепом, разглядывая его. Один из прожекторов, за которым стоит Друг и который направлен в левый угол авансцены, где сидит Актриса, - вспыхивает. От резкого света она вскрикивает./
АКТРИСА - Не-ет! Ну, нет! Это очень много! /достает из сумочки черные оч¬ки, надевает/ Нет, так нехо-рошо /снимает/. Убавьте свет, пожалуйста...Да, так лучше...У меня мало времени... Начнем?
/Заметно, что она спешит, нервничает. Воспоминания ей порядком надоели, а сегодня и вовсе некста-ти./
Можно начинать?
ПОЭТ /задумчиво глядя на череп/ Можно, можно...
АКТРИСА - Хорошо. /не перестраиваясь, привычно/ Как и во всех крупных городах мира, в Москве больше не хоронят в центре, только на окраинах. Там власти и хотели похоронить моего мужа. Но все мы, его друзья и родные, считали, что могила должна
быть там, где он жил – в центре, и целой делегацией отправились к директору Ва-ганьковского кладбища, которое находится в нескольких шагах от нашего дома.
ПОЭТ - В этом черепе когда-то был язык, его обладатель умел петь...
АКТРИСА - Очень популярный певец Иосиф Кобзон расстегнул свой пиджак: "Нужно место, - сказал он и показал пачку денег, целое состояние. Мы все были поражены, некоторые в жизни не видели такой суммы...
ПОЭТ - Поразительное превращение! Стоило ли растить эти кости, чтобы потом играть ими в бабки? Мои начинают ныть при мысли об этом.
АКТРИСА - Директор кладбища ответил: «Как вы могли... Я плачу вместе с вами.... Я дам ему лучшее место на площади у входа, чтобы люди могли приходить к нему и чествовать..."
ПОЭТ - Бедный Йорик!
АКТРИСА - Давид Боровский, художник театра на Таганке, организовал выставку макетов будущего памятника. Я четко знала, чего хочу. У меня была договоренность с геологами, что они най¬дут метеорит. И они нашли...
/Поет зажимает уши ладонями и Актриса, жестикулируя, продолжает беззвучно рассказывать о достоинствах метеорита/
ПОЭТ - Скажи мне одну вещь, Горацио...
ДРУГ - Что именно, принц?
ПОЭТ - Александр Македонский представлял в земле такое же зрелище?
ДРУГ - Да, в точности.
ПОЭТ – И так же вонял?
ДРУГ - Да, так же, принц.
ПОЭТ - Александр умер, Александра похоронили, Александр стал прахом, прах – землей, из земли добывают глину, а из глины строят дома... Истлевшим Цезарем от стужи заделывают дом снаружи. Пред кем весь мир лежал в пыли, торчит затычкою в щели.../зло/ Я хвалился косою саженью: нате, смерьте! Я не знал, что подвергнусь суженью после смерти…
/Поэт отрывает ладони и Актриса беспечно продолжает.../
АКТРИСА - метеорит, упавший посреди Сибири после миллионов лет скита¬ний должен был символизировать такую короткую и блестящую жизнь. Но, к сожалению, получилось иначе. Поставили памятник помпезный и безвкусный...
ПОЭТ - И с меня, когда взял я да умер, живо маску посмертную сняли расторопные члены семьи. Я не знал, кто их надоумил, только с гипса вчистую стесали азиатские скулы мои...
АКТРИСА /пытаясь увернуться от света/ - Мне кажется - там кто-то безумолку бубнит. Что - то не так? Я не то делаю?
ДРУГ - Продолжайте.
АКТРИСА -Но я сбилась... Извините...Я не знаю. ..У меня мало времени.
ПОЭТ - Продолжайте! Там смонтируют!
АКТРИСА /резко, без подготовки/ - Через пять лет после его смерти астрономы Крымской обсерватории назвали малую планету, открытую между орбитами Марса и Юпитера – «ВЛАДВЫСОЦКИЙ». В ме
ждународный каталог небесных тел он внесен под номером 2374. /смотрит вверх, словно пытаясь найти эту планету/. Часто, глядя на небо, я улыбаюсь при мысли, что где-то там, в космосе, блуждает маленькая светящаяся точка, навсегда связанная с именем моего мужа./ смахивает улыбку/. Извините, это все. /встает/ Но там кто-то все время бубнил!
ПОЭТ - И снизу лед и сверху - маюсь между. Пробить ли верх иль пробуравить низ? Конечно, всплыть и не терять надежды, там за дело, в ожидании виз...
/АКТРИСА в оцепенении садится/
Лед надо мною проломись и тресни ! Я весь в поту, как пахать у сохи. Приду к тебе, как корабли из песни, все помня, даже старые стихи…
АКТРИСА /очень искренно/ - Эти строки он читал мне всего один раз. Они отпечатались в моей памяти...Это было. ..в июне 80-го… В Париже…Уберите этот чертов свет!
/Поэт зажигает вторую свечу и сообщает:
"Струна вторая. О, Париж!"/

Автор:  Евгений Давидович [ 13 окт 2013, 10:40 ]
Заголовок сообщения:  Re: "Семь заветных струн"

II. СТРУНА ВТОРАЯ. «О, ПАРИЖ»

/На заднике загораются звезды. В их расположении угадывается к контур Эйфелевой башни. 3вучит мелодия одной из популярных песен французских шансонье. Актеры легко и изящно представляют пантомиму, в движениях которой - дыхание вечернего Парижа/.
АКТРИСА - В тот день он улетал в Москву .Три недели мы делали все, что в наших силах... Я устала… Может быть, мне не хватило духу? Я плакала, умоляла: "Береги себя, будь осторожен..." А он... он только виновато улыбался...Потом вынул из кар-мана почтовую открытку, где было наскоро написано несколь¬ко строк... "Мне меньше полувека. Сорок с лишним. Я жив, двенадцать лет тобой и Господом храним...
ПОЭТ /подхватывает/ - Мне есть, что спеть, представ перед Всевышним, мне есть, чем оправ-даться перед ним...
АКТРИСА - На прощание я сказала ему: "Не делай глупостей. Сообщи о себе". Последний поцелуй и эскалатор унес его наверх.
/оба смотрят вверх/
ПОЭТ - А все-таки она вертится - две тысячи триста семьдесят четвертая!
АКТРИСА - Как во сне я вернулась домой и попыталась собрать воедино беспорядочные картинки последних дней: и мое беспокойство, когда он не приехал из Москвы в назначенный день, и мои бесполезные звонки, и его исчезновение между Москвой и Парижем, и, наконец, однажды ночью звонок моей подруги... Он уже несколько часов в
Париже, в одном из русских ресторанов, и дело плохо, надо ехать за ним...
/все участники спектакля рассаживаются на Гитаре, представляя большой зал ресторана. Поэт и Друг рассаживаются рядом. Актриса отстранено наблюдает за происхо¬дящим/.
ПОЭТ - /поет под аккомпанемент гитары/ -
Ах, милый Ваня, я гуляю по Парижу,
и все, что слышу, и все, что вижу, -
-пишу тихонько впечатлениям вдогонку,
когда состарюсь -издам книжонку,
про то, как, Ваня, Ваня, Ваня, мы с тобой в Париже
нужны, как в русской бане лыжи!
Я сам завел с француженкою шашни,
мои друзья теперь - и Пьер, и Жан,
и вот плевал я с Эйфелевой башни
на головы беспечных парижан!
Проникновенье наше по планете
особенно заметно вдалеке –
в общественном французском туалете
есть надписи на русском языке.
А во общем, Ваня, Ваня, Ваня, мы с тобой в Париже
нужны, как в русской бане пассатижи!
ДРУГ - Открытые двери больниц, жандармерий,
предельно натянута нить,
Французские бесы - такие балбесы!
Но тоже умеют кружить.
ПОЭТ - Моему другу Михаилу Шемякину посвящается!
ДРУГ - Я где-то точно наследил - последствия предвижу,
меня сегодня бес водил по городу Парижу.
Канючил; "Выпей-ка бокал! Послушай-ка гитару!"
Таскал по русским кабакам, где венгры и болгары...

Мы, как сбежали из тюрьмы: веди куда угодно
Пьянели и трезвели мы всегда поочередно.
/с бокалом вина идет к зрителям/
Мы познакомились в Париже на какой-то вечеринке. Нас свел Миша Барышников... Какой это был год? Не помню ...Но! Это была дружба с первого взгляда! Когда я знакомлюсь с человеком, то прежде всего обращаю внимание на его глаза ... /возвращается на место/ У тебя абсолютно живые глаза! Это такая редкость! Но вот песни твои я тогда не знал. Больше увлекался джазом... Галича, правда, слышал... Он меня поразил. А вот у тебя потом больше всего потрясла эта... /напевает/", ..идет охота на волков...идет охота-а-а!" А?! Все есть! Композиция, цвет, рисунок, ритм! Шедевр! Ты, Моцарт, гений, и сам того не знаешь!
АКТРИСА - О, нет. Он это хорошо знает! И потому беспробудно пьет!
ДРУГ /Поэту/ - Она злится, что ты посвятил "французских бесов" мне!
АКТРИСА – Еще бы! Я мучилась, я терпела, а песня посвящена Шемякину! Потрясающе!
ДРУГ - Ты не права... Ты же знаешь, что обычно я с ним не пил...
АКТРИСА - Обычно! Обычно - да, вы с ним не пили. Вы пили необычно!
ДРУГ - Но тогда, помнишь, ты выгнала нас совершенно безобразно.
АКТРИСА - А я должна была поступить иначе?!
ДРУГ - Но ты была не права! ! !
АКТРИСА - Не кричи на меня!
ДРУГ - Извини...Я тогда ведь не видел его несколько дней...
АКТРИСА - Ах, какая тоска!
ДРУГ /сдерживаясь/ - И вдруг ты мне позвонила: "Он уже "поехал"...Приезжай срочно!"
АКТРИСА - Я растерялась...
ДРУГ - Я мигом к вам. Он сидит в дурацкой французской кепке с помпоном…почему-то он любил эти кепки...Сидит и молчит. А я-то его знаю, как облупленного...
АКТРИСА - Разумеется!
ДРУГ /еще более сдерживаясь/ - Вижу - человек "уходит", но взгляд еще лукавый. ..Ты гово-ришь: "Вот, полюбуйся!" - хлопаешь дверью и уходишь в ванную... А он.../вдруг смеется/ Раз! И на кух¬ню! Я за ним. Он хватает какую-то пластиковую бутылку, у французов в пластике обычно самое дешевое вино, и – хлобысь!
АКТРИСА - Веселое воспоминание!
ДРУГ - Я смотрю - он сначала красный. Потом белый. Сначала красный. Потом белый... Что такое? А он бегом в комнату и на диван! Как школьник. ./хохочет/. Рожа красная, глаза выпученные... /вдруг серьезно/ Тут выходишь из ванной ты.. "Что, что с тобой?" Он молчит. Я на кухню. Смотрю на бутылку - оказы¬вается он уксуса долбанул! /хохочет/ Он перепутал - есть такой винный уксус, тоже в пластиковых бутылках.. .Тут и ты все поняла. И началось! Истерика! "Забирай его! Заби¬рай и чтобы больше я вас не видела!" И бросила вслед нам его че-моданы...
АКТРИСА - Не вижу ничего предосудительного. Кто бы знал как я с ним измучилась...И что же было дальше? Это интересно. Он мне об этом не рассказывал,
ДРУГ - А что дальше? Дальше, как у Блока. .."А вот у поэта всемирный запой и мало ему конституций". Короче, забросили мы эти чемоданы в камеру хранения, ибо друг мне сказал: «Хочу гулять!» А удерживать его бесполезно, ты же знаешь...
АКТРИСА - О, да!
ДРУГ - И поехали мы...Куда мы поехали?
ПОЭТ - К Татляну. Хочу к Жану Татляну!
ДРУГ - Вот... Ну... Татлян нас увидел... Оценил... "Давайте-ка, ребятки, потихоньку, а то полицию позову ". Зашли мы в какой-то бар. Он пьет. Я нет..
АКТРИСА - Ой ли?
ДРУГ - Ой ля-ля! Ему даю, а сам держусь!
АКТРИСА - Миша! Ты настоящий друг!
ДРУГ - Тут-то он и говорит...
ПОЭТ - Миш, ну сколько мы с тобой друзья, а ни разу не были в загуле!
Выпей стопочку! Выпей, выпей! /подносит стопку/
АКТРИСА - Ну?
ДРУГ - Взял я эту стопочку...
АКТРИСА - Ну?! Ну же!
ДРУГ - И заглотнул! /залпом пьет/
АКТРИСА - Браво, Миша! /сухо хлопает в ладоши и возвращается на свой стул/.
ДРУГ /ему вслед/ - Но я тоже, как акула - почувствовал запах крови - не остановишь! /Поэт ударяет по струнам, поет/
ПОЭТ - Он капитан и родина его Марсель,
он обажает споры, шумы, драки,
он курит трубку, пьет крепчайший эль,
и любит девушку из Нагасаки!
У ней такая маленькая грудь,
и губы алые, как маки,
уходит капитан в далекий путь,
и любит девушку из Нагасаки!
Вернулся капитан издалека,
и вот узнал, что джентльмен во фраке
однажды, накурившись гашиша,
зарезал девушку из Нагасаки!
ДРУГ /зрителям/ А?! Ты понял? Девушку зарезали! /вынимает пистолет, стреляет вверх/ Ладно, ладно, ладно! Ох, ох, ох! Ну и визгли¬вый народ, эти французы! /Поэту/ Ну-ка, выдай им на французском! Пусть знают, что мы не лыком шиты! /Поэт поет "Цыганочку" то на французском, то на русском, постепенно заводясь/.
ДРУГ - /совершенно трезво/ - Во Франции я был лишь на одном его концерте. Он был после большого запоя, его с трудом при¬везли... В тот день погиб Галич. Никогда не забуду - он пел, а я видел, как ему плохо! У него на пальцах треснула кожа, кровь брызгала на гитару, а он пел и довел концерт до конца. /слушает песню/ В последний раз я его обнял в июне 80-го. Он улетал в Москву, я - в Грецию. Я сказал ему: "Давай жить назло всем!» Он ответил: "Давай!" /слушает/ В Афинах одна американка что-то стала меня спрашивать, сильный ли я человек. .."Вы, - говорит, - русские сильные?" Я не понял. "Все мы не слабые", - от
вечаю. Она еще раз: «Но ты - сильный?" Тут-то я и схватил ее за руку: "Что случи-лось?!"
/песня обрывается на полуслове/
Уже и газеты написали, уже и похоронили его, а я не знал... /после паузы/ "Как зайдешь в бистро-столовку, по пивку ударишь, - вспоминай всегда про Вовку - где, мол, друг – товарищ. Мишка! Милый! Брат мой Мишка! Разрази нас гром! Поживем еще, братишка, по-жи-вем…»
/подходит к Поэту, садится рядом/
Ну их, этих французов и этот "О, Париж!" Ты называл его "Парижск». И правильно! Вонючая провинция! Больше всех городов на свете ты любил Нью-Йорк. Он тебя потрясал, и там, в Нью-Йорке, мы с тобой пили и пели всегда одну песню... /обняв за плечи Поэта/ "Там вдали, за рекой, загорались огни... в небе ясном заря догорала..."
/Поэт подхватывает песню. Актриса, наблюдая за ними, плачет. Наконец. Друг обрывает песню... стреляет из пистолета вверх, еще и еще раз, и стремительно уходит./
АКТРИСА - Господи, почему я отказалась, несмотря на советы врачей, оставить тебя в специ-альной клинике? Я должна была на это решиться!
ПОЭТ - Ты не поспела бы посягнуть на мою свободу.
АКТРИСА - О, да! Своей свободой ты дорожил больше всего на свете, больше жизни.
ПОЭТ - Ты находишь это неприличным?
АКТРИСА - /закуривает, глядя в прожектор/ И вот он уехал. А потом наши тяжелые телефонные разговоры... Его многодневные исчезновения.. ярость... не
объяснимая паника... а потом вдруг 2З-го июня смерть моей сестры, мой крик о помощи...
ПОЭТ - Мое желание приехать, быть рядом...
АКТРИСА - И преступный отказ в визе...
ПОЭТ - И я ухожу в пике...
АКТРИСА - И он падает в пропасть...
/пауза/
ПОЭТ - Нет рядом никого, как не дыши... Давай с тобой организуем встречу. Марина, ты письмо мне напиши. По телефону я тебе от¬вечу... Пусть будет так, как года два назад, пусть встретимся надолго иль навечно, пусть наши встречи только наугад, ты все поймешь, и все простишь, конечно... Не видел я другой такой руки, которая бы так меня ласкала, вот о таких тоскуют моряки, теперь моя душа затосковала...
АКТРИСА - И, наконец, 23-го июля наш последний телефонный разговор.
/звучит телефонный звонок/
/бросается на авансцену/ Алло?!
ПОЭТ - Здравствуй...я завязал... У меня билет и виза на 29-е... Ты еще примешь меня?
АКТРИСА – Приезжай... Ты же знаешь, я всегда тебя жду...
ПОЭТ - Спасибо, любимая...
/вновь звучит песня французского шансонье, вновь актеры представляют пантомиму "Вечерний Париж"./
АКТРИСА - Два дня я радуюсь, готовлю программу, как его встретить, успокоить, от-влечь..."Спасибо, любимая!" Как часто я слышала эти слова раньше... Как долго ты не говорил их мне...
/песня обрывается. Долгая пауза/
25-го июля в четыре утра я проснулась в поту. Зажгла свет, сижу на кровати... На подушке - красный след. Я раздавила комара. Не отрываясь смотрю на подушку, меня словно заколдо¬вало это пятно. Проходит много времени и когда звонит телефон, я уже знаю, что услышу не твой голос...
/долго звонит телефон/
"Володя умер". Вот и все. Два коротких слова... /Поэту/ Тебя придавил лед! Тебе не удалось его разбить! Извините! /убегает/.
/Возникает какой-то навязчивый звук. Еще один, еще…потом все это перерастет в режущий слух диссонанс, а пока Поэт один на сцене.../
ПОЭТ - Я бодрствую, но веший сон мне снится.
Пилюли пью, надеюсь, что усну.
Не привыкать глотать мне горькую слюну –
организации, инстанции и лица
мне объявили явную войну
за то, что я нарушил тишину,
за то, что я хриплю на всю страну,
чтоб доказать - я в колесе не спица.
За то, что мне неймется и не спится,
зато, что в передачах заграница
передает мою блатную старину...
За что еще? Быть может за жену –
что, мол, не мог на нашей подданной жениться?!
Что, мол, упрямо лезу в кап страну
и очень не хочу идти ко дну,
что песню написал, и не одну,
про то, как мы когда-то били фрица,
а сам - ни сном, ни духом про войну.
Кричат, что я у них украл луну
и что-нибудь еще украсть не премину.
И небылицу догоняет небылица.
Не спится мне... Ну, как же тут не спиться?!
Нет! Не сопьюсь! Я руку протяну
и завещание крестом перечеркну,
и сам я не забуду осениться,
и песню напишу, и не одну,
и в песне той кого-то прокляну,
но в пояс не забуду поклониться
всем тем, кто написал, чтоб я не смел ложиться!
Пусть чаша горькая - я их не обману.
/Нарастающий аккорд разрывает тишину, яркий свет бьет Поэту в спину. Он разворачивается и идет прямо на свет. Слепит глаза, режет слух диссонанс, сквозь который слышен пронзительный звук падающей авиабомбы. Мгновение - разрыв! Сцена погружается в темноту. Тишина.
В глубине у розетки Гитары загорается одинокая свеча. Мы видим мальчика, лет 8 - 9, в белом ночном костюмчике, будто он только что проснулся и встал с постели...
На Гитаре, распластанный, лицом вниз, лежит Поэт./
МАЛЬЧИК /с горящей свечой в руке/ -
Средь оплывших свечей и вечерних молитв,
средь военных трофеев и мирных костров
жили книжные дети, не знавшие битв,
изнывая от мелких своих катастроф.
Детям вечно досаден их возраст и быт, -
и дрались мы до ссадин, до смертных обид.
Но одежды латали нам матери в срок,
Мы же книги глотали, пьянея от строк.

/где-то далеко, но все ближе и ближе слышны лязг
гусениц, канонада.../
Липли волосы нам на вспотевшие лбы,
и сосало под ложечкой сладко от фраз,
и кружил наши головы запах борьбы,
со страниц пожелтевших стекая на нас.
И пытались постичь мы, не знавшие войн,
за воинственный клич принимавшие вой,
тайну слова "приказ", назначенье границ,
смысл атаки и лязг боевых колесниц.
/все ясней и громче шум боя, сквозь который пробиваются ритм вальса»../
-А в кипящих котлах прежних боен и мут
столько пищи для маленьких наших мозгов!
Мы на роли предателей, трусов, иуд
в детских играх своих назначали врагов.
И злодея следам не давали остыть,
и прекраснейших дам обещали любить
и друзей успокоив и ближних любя
Мы на роли героев вводили себя.
/сквозь шум боя пробивается низкий мужской голос – очень сдержанный вокализ, напевающий знаковую мелодию "С берез неслышен, невесом, спадает желтый лист... "Мы видим солдат, ведущих бой. Их движения замедленны, как во сне, точны и напряжены. Мальчик бросается на авансцену, ставит Третью свечу слегка неуклюже, но быстро надевает на себя солдатскую робу/
МАЛЬЧИК - Только в грезы нельзя насовсем убежать:
краткий миг у забав - столько боли вокруг!
Попытайся ладони у мертвых разжать
и оружие принять из натруженных рук.


Испытай, завладев еще теплым мечом
и доспехи надев, что почему, что почем!
Разберись, кто ты - трус иль избранник судьбы,
И попробуй на вкус настоящей борьбы.
Если путь прорубая отцовским мечом,
ты соленые слезы на ус намотал,
если в жарком бою испытал, что почем,-
значит, нужные книги ты в детстве читал!
/и выпаливает второпях/ - Струна третья! Вальс о войне!

Автор:  Евгений Давидович [ 13 окт 2013, 10:45 ]
Заголовок сообщения:  Re: "Семь заветных струн"

III. СТРУНА ТРЕТЬЯ. "ВАЛЬС О ВОЙНЕ".

/На протяжении всего эпизода то тише, то громче будет звучать ритм вальса. Мальчик "уходит в бой", включаясь в общую панто¬миму. Появляется Девушка. Она одета так, будто явилась из прошлого, иного времени.../
ДЕВУШКА - Какой был бал! Накал движенья, звука, нервов!
Сердца стучали на три счета вместо двух.
К тому же дамы приглашали кавалеров
на белый вальс традиционный, и захватывало дух!
/она пытается вовлечь солдата, рвущегося в атаку, в свой вальс/
СОЛДАТ - Я сам, хотя танцую о горем пополам,
давно решился пригласить ее одну,
но вечно надо отлучаться по делам –
спешить на помощь, собираться на войну.
/Он "уходит" из вальса в бой/
ДЕВУШКА - Был белый вальс – конец сомнений маловеров,
и завершенье юных снов, забав, утех,
сегодня дамы приглашают кавалеров
не потому, не потому, что мало храбрости у тех.
Возведены на время бала в званье дам.
И кружит головы нам вальс, как в старину...
/она подхватывает другого солдата/
ВТОРОЙ СОЛДАТ - Но вечно надо отлучаться по делам -
спешить на помощь, собираться на войну.
/ и он "уходит" в бой/
ДЕВУШКА - Белее снега белый вальс - кружись, кружись!
Чтоб снегопад подольше не прервался,
ведь я пришла, чтоб пригласить тебя на жизнь! /подхватывает третьего солдата/

ТРЕТИЙ СОЛДАТ - А я был бел бледнее стен, белее вальса...
ДЕВУШКА - Куда б ни бросило тебя, где б ни исчез,
припомни бал, как был ты бел - и улыбнешься,
век будут ждать тебя и с моря, и с небес,
и пригласят на белый вальс, когда вернешься...
/Третий солдат "уходит" в бой. Свист авиабомбы. Взрыв! Сцена на мгновение погружается в темноту. Вспыхивает прожектор, освещая стул, на котором сидит немолодой уже солдат, одетый в обмундирование, будто время мгновенно перенесло его из пекла в театр. Щурясь от света, закуривает самокрутку. Видно, что ему неловко рассказывать, да накипело... все время звучит ритма вальса.../
БОЕЦ - Судьба моя лихая давно на перекос... Однажды "языка" я добыл, да не донес. И особист Суэтин... неутомимый наш... все сразу заприметил и взял на карандаш... Мой командир меня почти что спас. Суэтин на расстреле настоял. И взвод отлично выполнил приказ. Но был один, который не стрелял... /напряженно курит/ Рука упала в пропасть с дурацких криком: "Пли!" И залп мне выдал пропуск в ту сторону земли... Но слышу: «Жив, зараза! Тащите в медсанбат! Расстреливать два раза уставы не велят..." А врач потом все цокал языком... все удивлялся... пули доставал… А я в бреду беседовал тайком с тем пареньком, который не стрелял... /курит/… я раны, как собака лизал, а не лечил. В госпита-лях, однако, всегда в почете был. Ходил в меня влюбленный весь слабый женский пол... /усмехается/ "Эй, ты, недостреленный... Давай-ка на укол!" Я пил чаек из блюдца. Со спиртиком

бывал... мне не пришлось загнуться и я довоевал...
В свой полк определили... "Воюй!", - сказал комбат. - "А что не дострелили, так я не виноват!"
Мне, понимаешь, быть бы радым… Но просев у пня, я выл белугой и судьбину клял... Немецкий снайпер дострелил меня, убив того, который не стре-лял…/подавляя ком в горле/ Я вам мозги не пудрю... Уже не тот завод... В меня стрелял поутру из ружей целый взвод... За что мне эта злая, нелегкая стезя - не то, чтобы не знаю... рассказывать нельзя...
/вдалеке слышится грохот канонады, продолжается
ритм вальса/
БОЕЦ /встает/ - Всего лишь час дают на артобстрел. Всего лишь час пехоте передышки. Всего лишь час до самых важных дел: кому до ордена, кому - до "вышки"... За этот час не пишем ни стро¬ки... Молись богам войны - артиллеристам! Ведь мы ж не просто так... мы штрафники. Нам не писать: "Считайте коммунистом".
ПОЭТ /вдруг срывается с места, бежит к столу/ Перед атакой - водку! /наливает в стакан, подает Бойцу. Тут только все солдаты обра¬щают на Поэта внимание, разглядывая его, как диковинку/
БОЕЦ /отстраняя стакан/ - Мура! Свое отпили мы в гражданку. /шепотом/ - Поэтому мы не кричим "ура". Со смертью мы играемся в молча¬нку...
ПОЭТ - Ветераны войны мне часто писали..."Здравствуй! Не тот ли ты с которым я выходил из окружения под Харьковом? – «Здравствуй! После то -

го, как тебя ранило осколком, я воевал еще год. "Здравствуй!" - "Здравствуй!" - "Здравствуй!"... Спасибо им… Но нашелся один... Я запомнил его письмо дословно, умирать буду - не забуду: "Когда ты не доставил "языка", мы ведь тебя тогда расстреляли. Я сам стрелял. А ты, оказывается, выжил... Теперь песни пишешь, дорогуша... А жаль.. .Видать, промахнулся я тогда..." /пьет залпом/
МАЛЬЧИК - Их бить штыком! Их бить штыком! Их бить штыком!!!
БОЕЦ /останавливая его пыл, Поэту/ - Ты лучше бей рукой. Оно надежней, да оно и тише. И ежели останешься живой - гуляй, рванина от рубля и выше!
/гул канонады/ - Ну, Бог войны! Давай без передышки! /все бойцы занимают «исходные позиции» и лишь один солдат остается на месте. Сидит, как вкопанный. Звучит ритм вальса. Солдат поет. Нет, это не песня. Это надрыв. Без аккомпанемента, только под ритм вальса.../
СОЛДАТ - Полчаса до атаки...
Скоро снова под танки.
Снова слышать разрывов концерт...
Ну а мне, молодому,
передали из дому
небольшой, голубой, треугольный конверт...
Там стояло сначала:
"Извини, что молчала. Ждать не буду".
И все - весь листок.
Только снизу приписка:
"Уезжаю не близко...
Ты спокойно воюй и прости, если что..."
/разрыв! И начинается "пластический бой" Песню подхватывает мужской хор/
ХОР - Вместе с первым разрывом
парень крикнул тоскливо...
СОЛДАТ - Почтальон! Что ты мне притащил?!
за минуту до смерти
в треугольном конверте
пулевое ранение я получил...
ХОР - Он шагнул из траншеи с автоматом на шее,
от разрывов беречься не стал.
И в боях под Москвою
он обнялся с землею,
только ветер обрывки письма растрепал...
/Затемнение. Горят лишь звезды на заднике да кисти гитариста. Ритм вальса плавно переходит в перестук колес по железной дороге. Этот перестук и будет сопровождать, то тише, то громче весь последующий эпизод... Опускается сверху преувеличенно большой ржавый замок. Появляется из темноты Мужчина со связкою ключей, в поношенном хитоне, в другой руке держит горящую свечу. Задерживается около Поэта, лежащего ничком на станке – Гитаре.../
МУЖЧИНА /разглядывает лежащую рядом о Поэтом гитару/
- Семь струн. Из-за этого весь сыр-бор? Хватило б и четырех.
/идет к авансцене, на ходу, хихикая, цитирует/- «Поэты ходят пятками по лезвию ножа и режут в кровь свои босые души..." Надо же такое завернуть! /ставит Четвертую свечу/ - Струна четвертая. Райские яблоки.


Автор:  Евгений Давидович [ 13 окт 2013, 10:47 ]
Заголовок сообщения:  Re: "Семь заветных струн"

IV. СТРУНА ЧЕТВЕРТАЯ. «РАЙСКИЕ ЯБЛОКИ».

/Опускается сверху преувеличенно большой ржавый замок./
МУЖЧИНА - /Поэту/ Что было в начале?
ПОЭТ - В Библии оказано - "СЛОВО".
МУЖЧИНА - Библию сочинили. Такие же. С босыми душами. А в начале?
ПОЭТ - Вероятно, хаос?
МУЖЧИНА - Врешь! - В начале была Гармония. Счастье. Благоденствие. Потом яви¬лось Слово. И наступил Хаос. /возится с ключами у замка/
ПОЭТ - Замочек проржавел... Подсобить?
МУЖЧИНА – Торопишься! 3ря. /хихикая, цитирует/ "Мне есть, что спеть, представ перед Всевышним, мне есть, чем оправдаться перед ним ..."Надо же такое загнуть! Очень ему нужно выслушивать твои оправдания. Дел у Него других нет.
ПОЭТ - Разберемся ...Ты кто ж будешь - пророк?
МУЖЧИНА - Петр я. Апостол. А ты остолоп!
ПОЭТ - Понятно. Замочек от райских ворот. Давненько им не пользовались.
МУЖЧИНА - Нужды не было. Это восточные врата.
ПОЭТ - А есть и Западные?!
МУЖЧИНА - Были. Теперь там проходной двор. Столпотворение. Все жаждут в рай.
ПОЭТ - И все попадают...Чем же мы-то провинились - восточные?
МУЖЧИНА - Открой вам, как же! Меры не знаете...Пошел, родимый...
ПОЭТ - Постой! Что… там?
МУЖЧИНА - Неродящий пустырь да холодные ветры. В "дивных" райских садах -яблоки. Мороженые. Да и те сторожат: стреляют без промаха - в лоб. Или крестом - затылок, пояс, два плеча. Там сплошное Ничто. Беспредел.
ПОЭТ - Так ведь не рай это вовсе...
МУЖЧИНА - Кому - рай, кому - зона. Называй, как хочешь. Это все слова, сло¬ва, слова…Суть одна.
/открывает замок. Слышно, как несколько раз ударяют в рельсу/ Малиновым звоном встречают! Ну, пойдем! Бог с тобой!
/Перестук колес усиливается. По всему пространству сцены стоят актеры. Каждый держит перед собой небольшую металлическую решетку. Мерно раскачиваясь в такт перестуку и жадно вглядываясь в "зарешеченные окна", они сдержанно поют.../
« так он и есть словно в старь, словно встарь:
если шел вразрез - на фонарь, на фонарь.
Если воровал - значит сел, значит, сел,
А если много знал - под расстрел, под расстрел.
Думал я, наконец, не увижу я скоро
лагерей, лагерей,
но попал в этот серый, зачумленный город
без людей, без людей.
Ходят толпы людей на людей не похожих,
равнодушных, слепых.
Я заглядывал в черные лица прохожих,
не своих, не чужих..."
/появляются яблоневые ветви со странными плодами. Мужчина сбрасывает хитон и оказывается в сером костюме с белым воротничком и манжетами при галстуке. На лацкане пиджака значок "Член Политбюро", слева на груди сверкает "Звезда Героя Соц.Труда". Появляется Охранник, в руках увесистая папка./
МУЖЧИНА - /поэту/ - это доносы. /морщится/ Передайте просьбу - пусть не мы¬чат.
ОХРАННИК - Прекратить мычание!
/Песня обрывается, слышен только перестук колес/
МУЖЧИНА - Читаю. Выборочно. /читает из папки/"... в годы сталинского правления почти в каждой семье был свой зэк. Арестованные были не бандиты, не воры, а цвет и мозг нации... Ленин писал Горькому: «Интеллигенция это не мозг нации, это... говно!" Полное собрание сочинений, пятое издание. том 51, стр. 48. /хитро/ Что там было в начале? Слово? Интересно - какое... Далее..."После Гулага и запела интеллигенция блатные песни. Она принесла воровской жаргон тюрем в свои семьи, в свое сословие... Этот язык теперь понимают все, к тому же сдабривают его отборным матом. Например..." Так, примеры пропускаем... "...этим языком щеголяют студенты, ученые, артисты и мастера Слова... «Мастера!»... потому естественным оказалось появле¬ние Барда с его блатными истерическими надрывами... Талантливый человек, сам алкоголик... он стал кумиром народа..." /с издевкой/ Это ведь в Библии - "не сотвори кумира"? /продолжает/"... и теперь, когда собирается компания друзей, будь то молодежь или убеленные сединами интеллигенты, они потомки Пушкина, Достоевского, Толстого, выставив на стол вод¬ку, включают магнитофон с его песнями... /подражает "...за то-пи-и-и ты мне баньку по белому-у-у...я от белого света-а-а отвы-ы-ык..." У меня все. /передает папку Охраннику и вопросительно смотрит на Поэта/
ПОЭТ - Кто автор доноса?
МУЖЧИНА /срывая плод о ветки/ - Одна знаменитая оперная певица. Но какое это имеет значение? Ведь - правда?
ПОЭТ - От обиды писала - знаменитая, а не кумир. ..Ох, не оперное это дело!
МУЖЧИНА - Мотивы здесь не уместны! /надкусывает яблоко/
ПОЭТ - Что же должен был пережить народ, чтобы эти "истерические надрывы" стали ему близки, чтобы нашли отклик в этом обществе... В этом уродливом театре, где все актеры... и не по призванию, а по принуждению… где всю жизнь играют бесконечную» бездарную комедию?! Зрителей нет - только участники. Да и пьесы нет - сплошная импровизация... Играют, не зная Развития, не ведая, чем кончится их спектакль?!
МУЖЧИНА - Хватит!!! /пауза/ Ничего святого! /пауза/ Правильно Ленин писал этому... Горькому! Как - там? /Охранник подсказывает/ Вот, вот! Оно самое! Интеллигенция! Изгадили страну, понимаешь! Слово у них было в начале! Не знаю, что там в начале, а в конце будет зона! /выбрасывает яблоко/ Какая гадость! /достает из кармана Звезду Героя Соц.Труда и навешивает на лацкан, рядом с первой/ - Люди привыкли к знаках отличия, как к клейму на мясе. Без клейма человек - просто рабочая лошадь. ..Артис¬ты ведь тоже отбивают ноги, надрывают голоса, мечутся по банкетам, приемам, чтобы завести связи, потоку что без званья и публика не верит, что ты хороший артист.... /кому-то наверх/ Мне, кстати, бюст положен на родине, где я родился и вырос! /Поэту/
У тебя ведь нет звания? Не-ет! Значит, ты плохой артист. А гонору-то, гонору! Был бы "народным" - похоронили б на Ново¬девичьем! Хороший артист при жизни заботится о могиле. В Мос¬совете - списки, очередь на почетные места. Потому что где хорошее место - там и рай. Остальное - зона. /надевает поверх костюма хитон/
ПОЭТ - Хоронить у нас умеют. Жить не дают, а хоронить умеют. Что ж, чем больше зла на земле, тем больше причин для творчества. Вначале было Слово!
МУЖЧИНА - /теперь он Апостол Петр/ - О, господи, наставь его на путь истин¬ный! /навешивает замок, закрывает его и уходит/
/перестук колес усиливается/
ПОЭТ - В дорогу живо - или в гроб ложись...
Да, выбор небогатый перед нами,
нас обрекли на медленную жизнь,
мы к ней для верности прикованы цепями.
К кое-кто поверил второпях,
поверил без оглядки, бестолково,
но разве это жизнь - когда в цепях?
Но разве это выбор - когда скован?!
А если бы оковы разломать, -
тогда бы мы и горло перегрызли
тому, кто догадался приковать
нас узами цепей к хваленой жизни.
/Мгновенное затемнение. "Перестук колес" усиливается, но все более узнаваемо в этом перестуке - биение сердца. Горят звезды на заднике и еще в неясных контурах, как туманность, проглядывается огромное сердце, очертания которого будут становиться все отчетливей и рельефней... Слышны автомат¬ные очереди, лай собак. Слабый свет высвечивает актеров, скрытом черным полотом во всю сцену, так, что видны лишь обнаженные головы, плечи, спины, ноги. Их движения замедленны и торжественны. Льется вода, плещутся в ней тела... Это какое-то священное действие - то ли купание перед казнью, то ли омовение... Под ритм сердца, без аккомпанемента начинает свою песню Поэт. Постепенно в звучании появляются инструменты, голоса усиливаются и ужесточается ритм. Мощно и широко звучит финал песни, который подхватывают все актеры.../
ПОЭТ - Протопи та мне баньку, хозяюшка,
раскалю я себя, распалю,
на полоке, у самого краюшка,
я сомненья в себе истреблю.
Разомлею я до неприличности,
ковш холодной - и вое позади,
и наколка времен культа личности
засинеет на левой груди.
Протопи ты мне баньку по белому –
я от белого свету отвык.
Угорю я, и мне, угорелому,
пар горячий развяжет язык.
Сколько веры и леса повалено,
сколь изведано горя и трасс,
а на левой груди профиль Сталина,
а на правой - Маринка, анфас.
Застучали мне мысли под темечком,
получилось, я зря им клеймен,
и хлещу я березовым веничком
по наследию мрачных времен.
Вспоминаю, как утречком раненько
брату крикнуть успел: "Пособи!"
И меня два красивых охранника
повезли из Сибири в Сибирь.
Ох! Знобит от рассказа дотошного,
пар мне мысли прогнал от ума.
Из тумана холодного прошлого
окунаюсь в горячий туман.
Протопи ты мне баньку по белому –
чтоб я к белому свету привык!
Угорю я, и мне, угорелому,
пар горячий развяжет язык...
Протопи! Не топи… Протопи!…
Не топи… Протопи!

З А Т Е М Н Е Н И Е

Автор:  Евгений Давидович [ 13 окт 2013, 10:49 ]
Заголовок сообщения:  Re: "Семь заветных струн"

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

/бьют куранты. Диктор московского радио: «Доброе утро, товарищи! В Москве - шесть часов. "Звучит гимн Советского Союза.
Появляется Поэт. Вид у него взъерошенный, но приветливый. Подходит к столику, наливает себе водки./
ПОЭТ/то ли к зрителям, то ли себе/ - Между прочим, в нормальной, здоровой стране, когда звучит национальный гимн, приличные люди встают. Даже в шесть утра…Но никто не вставал и держава развали¬лась.
/Стоит по стойке «смирно» с поднятым стаканом в руке. Гимн закачивается и на последних аккордах он залпом пьет. Сразу же делает утрированную пробежку, как бы усваивая выпитое, при этом на ходу напевая: "Вдох глубокий, руки шире, не спе-шите…три-четыре... бодростъ духа, грация и пластика-а-а... Общеукрепляющая, утром отрезвляющая, если жив пока еще - гимнастика..."
Зажигает свечу и ставит ее рядом с Четвертой…/
ПОЭТ – Струна пятая. Наедине с поэтом.

V. СТРУНА ПЯТАЯ. «НАЕДИНЕ С ПОЭТОМ»

ПОЭТ/продолжает/ - «...Если вы уже устали – сели - встали... сели - встали. Не страшны нам, Арктика с Антарктикой! Главный академик Иоффе доказал: коньяк и кофе вам за-менит спорта профилактику-у-у…» /Подбегает к телефону, набирает номер/ - Алло? Привет! Разбудил? Шесть утра... Между прочим, гимн уже проз¬вучал и патриоты стояли, потому что лежать во время испол¬нения государственного гимна - верх неприличия... Что ты говоришь! Это тем более неприлично! А она хорошенькая? Не разглядел?! Ты глаза-то раскрой! И тут я тебя, как более опытный товарищ, предупреждаю - не пугайся, не подавай виду! Ну, ладно, ладно не обижайся... У меня отличное настроение. Да, работал всю ночь... закончил... а-а-а, ты еще нет?! Извини старик! Я же не знал! Ну ты позвони, когда освободишься... Постой! Слушай внимательно, это очень важно... Трое садятся играть в преферанс... Нужен четвертый. Посылают за ним мальчика. Тот возвращается: Дядя Вася сказал, что он с женщиной. Если сможет, то не придет. А если не сможет, то придет обязательно!" /смеясь, кладет трубку. Вдруг, увидев зрителей, идет к авансцене, садится на самый край/ - Как пишутся стихи? "Когда б вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда, как желтый одуванчик у забора, как лопухи и лебеда. Сердитый окрик, дегтя запах свежий, таинственная плесень на стене... И стих готов, звучит, задо-рен, на радость вам и мне..."
Анна Ахматова…/Пауза/ Сколько народу мучается: "Ах, если бы он не пил! Сколько бы еще написал! Ах, если бы был жив сегодня! С кем бы был? С этими… или с теми? /встает/ Был бы жив - не писал бы вовсе! /идет к столику/ Пусть поют эти /с издевкой/ «Ты морячка, я моряк... я к тебе, а он обмяк... "Ах, вы мои хорошие! Ах, вы мои умные! /берет бутылку, стакан и разыгрывает диалог на двух предметах/ - Слава богу, что он умер рано, а то бы вы со своим «ласковым Мишей» никогда бы не начали перестройку!
- Да нет! Он бы все бросил и уехал!
- Что вы! Что вы! Он без России не мог! Корнями прирос! Реалист!
- Ну, уж дудки! Обыкновенный соцреалист!
- Как вы можете! Как вы можете! Вы же знаете, что такое соцреализм!
- Ну что, что, что такое соцреализм?
- /шепотом/ - Это прославление вышестоящих руководителей в доступной их пониманию форме…/громко/ Разве он их прославлял?!
- Брось те, бросьте! Они ему все позволяли! Они в нем души не чаяли! В тайне, ко-нечно...
- Ах, души?! Ах, в тайне?! Ах, знаете, бога в душу мать вашу тайну... /замахивается одной рукой, другой перехватывает/
- Граждане! Граждане и гражданки, успокойтесь! Я все вопросы освещу сполна...
/звучит одинокая гитара, мы узнаем лейтмотив - "До
свидания ласковый Миша…/
/после паузы/ один умник написал: "Вопрос о том как и почему он умер - это вопрос о том, как и по чему он жил... "Верно, конечно... Или вот еще: "Россия не могла, похоронив Сталина, не родить великого Барда. России нужен баланс. Эренбург назвал послесталинские годы "оттепелью", а мне они кажутся то передышкой, то похмельем. Когда думаю о Барде - похмельем". /пауза/ Через всю нашу жизнь проходят столы. ..От родильного дома до стола в морге. И все они прямоугольные. И только эти вот столы, за которыми мы спиваемся, квадратные... Любимов как-то сказал мне, что взаимоотношения мои и моих запоев дескать, напоминают ему взаимоотношения пожара и пожарного. Нет, говорю. Это скорее взаимоотношения засухи и тропического ливня. Согласился. А потом вдруг сказал: "Быть в России любимым – опасно." Да, Юрий Петрович, да... Стиснут тебя в объятиях от границы до границы - и не пикнешь, и не продохнешь... Как говорится, смерть досрочная в Отчизне - наш русский образ жизни... Так что все путем... В конце концов, смерть поэта есть акт его художественного деяния. А я из того рода самоубийц, что идут к цели двумя параллельными прямыми: одна - делу, любви, искусству, друзьям. Другая – смерти… Я знаю, про меня ходят много всяких слухов, но я ничего не хочу отвергать. Я хочу петь... /идет за гитарой, на ходу/ - Товарищ Ленин говорил о Маяковском: "Не знаю, как насчет поэзии, а насчет политики - правильно." Я, слава богу, не Ленин, но тоже не знаю, как «насчет поэзии» у меня… А песни, песни…Они у меня в крови, в мозгу, в мускулах, в жилах… У меня, правда, в костях ломит, когда долго не пою…А гитара похожа на восьмерку... а восьмерка, как известно - знак бесконечности. У меня гитара есть! Расступитесь стены! Век свободы не видать из-за злой фортуны! Перережьте горло мне, перережьте вены, только не порвите серебряные струны!
/ударяет по струнам и поет/ -
Я не люблю фатального исхода,
поэтому об этом не пою,
я не люблю любое время года,
в которое болею и не пью.
Я не люблю холодного цинизма,
в восторженность не верю, и еще –
когда чужой мои читает письма,
заглядывая мне через плечо.
Я не люблю, когда наполовину,
или когда прервали разговор,
я не люблю, когда стреляют в спину,
Я также против выстрелов в упор.
Я ненавижу сплетен в виде версий,
червей сомненья, почестей иглу,
или - когда все время против шерсти,
или - когда железом по стеклу.
Когда я вижу сломанные крылья –
нет жалости во мне, и неспроста,
я не люблю насилья и бессилья,
вот только жаль распятого Христа.
Я не люблю себя, когда я трушу,
я не терплю, когда, невинных бьют,
я не люблю, когда мне лезут в душу,
тем более - когда в нее плюют.
Я не люблю манежи и арены:
на них мильон меняют по рублю,
пусть впереди большие перемены –
я это никогда не полюблю!
Это больно и обидно… Но! Существует целый пласт людей, и он все ширится, все откровенней заявляет свои претензии и вкусы, для которых требование "хлеба и зрелищ – предел бытия.... Все их чаяния и боли сводятся к удобству и комфорту... Они скучают на трудных фильмах и спектаклях. Они отвыкли волноваться, сопереживать им подавай что-нибудь "расслабляю-щее",отвлекающее"...И когда им что-то непонятно – виноват Художник…Тарковский Андрей часто мне тведил: “Все что не имеет духовной основы не имеет никакого отношения к искусству». Верно. Но как быть с теми, кто оглуплял и оглупляет Россию по сей день? /пауза/ На фирме "Мелодия" принимали мою первую пластинку с военными песнями. Выступил Долматовский и сказал следующее: "Любовь к этому барду – это неприятие советской власти. Не надо заблуждаться: в его руках не гитара, а нечто страшное. Его пластинка - это бомба, подложенная под нас с вами. И если мы сейчас же немедленно не станем саперами, то через двадцать лет наши песни окажутся на помойке. И не только песни. Как в воду глядел! А на том памятном худсовете Лев Ошанин, маститый рифмоплет, представлял свою песню которую худсовет принял с восторгом. А там есть «интересный» припевчик... «Белая метелица ни мычит, ни телится...» Та-лантливо, правда? И знаете, что он имел в виду? Оказывается, невеста не дает от¬вета жениху, когда же, наконец, свадьба?! И вот еще одна жемчужина в короне» …Помните? /напевает/ "На тебе сошелся клином белый свет...." Три раза сошелся! На тебе сошелся клином белый све-е-ет и мелькнул за поворотом санный след…» Но главное - там два автора текста! Сложный очень текст, один не справился, подключился второй, Или вот еще /напевает/ "Как провожают пароходы, совсем не так, как поезд-а-а» Я думал, думал, может за этим что-то стоит? Какой-то второй план? Нет, оказывается! Действительно, пароходы провожают не так, как поезда... Или вот шедевр... /напевает/ Яблони в цвету, какое чудо-о-о!" Это, кстати совсем уж глупо, потому что и тополя в пуху - како-о-ое чудо! Давайте прокричим про все, что в цвету. А если рядом с этим просто вспомнить Есенина: …все пройдет, как с белых яблонь дым…увяданья золотом охваченный, я не буду больше молодым..." И сразу становится ясно: тут поэзия, а там - черт знает что!
Ах, Андрюша, Андрюша! Дорогой ты мой человечище! - Если убрать из человеческой деятельности все, что способствует извлечению прибыли, - останется только творчество". -Мы с тобой грезили! Думали о Человечестве! А из человеческой деятельности извлекли творчество. И осталось - "все, что способствует прибыли!" Мы хотели обывателя сделать человеком, мы хотели стоящих на коленях поставить твердо на ноги... И ставили! А они, пораженные тяжким
недугом при малейшем дуновении ветра, сползали на четвереньки…/становится на четвереньки/ - Комфортабельная поза! /орет/ "Дайте мне точку опоры – и я переверну мир!" Зачем вам одна точка, товарищ Архимед? Вот вам все четыре! /ползает/ Мы их никогда не исправим! Бесполезно! Их можно только не замечать! Не замечать! Не замечать!!! /пауза/ Я на днях ехал... спокойная трасса... вдруг свисток и этот /показывает/ гаишник ставит мне просечку в талоне. Я ему: «Слушай, друг, ты же знаешь меня,.." А он, гад, радостно в ответ мне зубы скалит: "Ага! Конечно, знаю! Я тебе и ставлю дырку, потому что - знаю кто ты..." /ползает/ Как-то встретил Раневскую… Идет – целый мир сама, не замечая мира вокруг...И вдруг метров за десять кричит мне: «Уезжаешь?» А я тогда в Париж собирался...Киваю, что, мол, да… А она: "Ну и дурак!" Смотрю на нее, как истукан, а она посреди страны стукачей кричит: "Из этого дерьма не уезжать надо, а улетать!" /прыгает на четвереньках/ меня сомненья - черт возьми, давно буравами сверлили: зачем мы сделались людьми? 3ачем потом заговорили? Зачем, живя на четырех, мы встали, распрямили спины? Затем – и это видит Бог - чтоб взять каме-нья и дубины… /пауза/ Тоска какая... и от питья тоска и от не питья... Даже петь стало неинтересно. И не за что ухватиться... подвешенность какая-то... в любую минуту можешь...кх!...и всмятку! /на коленях перед стойкой с микрофоном/ Я не ар-тист.…не бард.…не поэт.… Я не гений... Я – раб!
Я раб России. Я в ней - свой человек...И такой же одинокий, как вот этот микро-фон.
/гаснет свет. Горят лишь звезды и руки гитариста. Поэт – в луче прожектора, который бьет ему в лицо снизу, от стойки.../
/микрофону/ - Ты оглох от ударов ладоней... ты ослеп от улыбок певиц... Сколько лет ты страдал от симфоний, потакал подражателям птиц... Сколько раз тебе шептали про луну...кто-то весело орал про тишину... на пиле один играл на курае – шею спиливал, а ты усиливал, усиливал, усиливал... Ты, бестия, потоньше острия… слух безотказен, слышишь фальшь до йоты... тебе плевать, что не в ударе я, хоть верно выпеваю ноты…
/Поэт хватает гитару, поет/-
Я весь в свету, доступен всем глазам, -
я приступил к обычной процедуре:
я к микрофону встал, как к образах...
нет, нет! Сегодня точно - к амбразуре.
И микрофону я не по нутру –
да, голос мой любому опостылит,
уверен, если где - то я совру, -
он ложь мою безжалостно усилит.
Бьют лучи от рампы мне под ребра,
светят фонари в лицо недобро,
и слепят с боков прожектора,
и жара! Жара! Жара!
Сегодня я особенно хриплю,
но изменить тональность не рискую, -
ведь если я душою покривлю
он ни за что не выпрямит кривую.
На шее гибкой этот микрофон
Своей змеиной головою вертит.
Лишь только замолчу - ужалит он, -
я должен петь - до одури, до смерти...
/поэт продолжает но вдруг врывается ГОЛОС МИКРОФОНА:/
МИКРОФОН - Он поет, задыхаясь, с натугой –
он устал, как солдат на плацу, -
я тянусь своей шеей упругой
к золотому от пота лицу...
ПОЭТ - Бьют лучи от рампы мне под ребра,
светят фонари в лицо недобро,
и слепят с боков прожектора,
и - жара! Жара! Жара!
МИКРОФОН - Отдохни, Человече, опомнись, -
что поешь?! Отдохни - ты устал.
Это патока, сладкая помесь!
Зал, скажи, чтобы он перестал!
/поэт останавливается. Пауза./
ГОЛОС МИКРОФОНА - Мы оба одиноки. У нас о тобой на всю страну есть один двойник. Помельче калибром, правда, но тоже-раба, как ты да я. Тоже - своя всей стране... Слушай...
/Звучит знаковая мелодия и голос Аллы Пугачевой, поющей свою песню: "Концерт давно окончен, но песня бесконечна, пусть отключат на сцене мой, давно уставший микрофон…» Из глубины сцены медленно идет актриса, изображая Певицу. Поэт, за-таив дыхание, слушает, не обращаясь к ней. Они оба существуют в разных временах: то ли: в ее воображении, то ли она - в его смятенных помыслах... Она только бросает к его ногам желтую розу, которую он бережно берет в руки. Не будем слишком строги и недоверчивы к театральной условности, послушаем их диалог.../
ПОЭТ - Почему мы не стали друзьями? Почему нам не хватило времени?
ПЕВИЦА - Наверное, все дело в "калибре", как сказал только что этот шельмец… Я знаю: петь о своих болях народу и петь о болях народа народу - не одно и то же. Но что делать?» Я баба слабая... я разве смогу... "Когда нас было двое, мы держали время
мертвой хваткой, каждый по-своему, конечно... Но ты сорвался... "О златоустом блатаре рыдай, Россия, какое время на дворе - таков мессия... "Наш бунт против бездарности, серости и стандарта - закончился...
ПОЭТ - Мы проиграли?
ПЕВИЦА - Мятеж подавлен... Прости меня…если бы я была волшебницей я бы продлила жизнь талантам, которые так рано ушли… И, конечно, тебе - "шансонье всея Руси"... Но это невозможно. Ты ушел, хлопнул дверью и ушел. А мне все время приходится "держать спину"... Я устала... и все меньше выхожу к микрофону..
ПОЭТ - А когда все-таки выходишь - поешь о своем счастье...
ПЕВИЦА - Был бы ты жив - пел бы о Боли? Но сегодня ее вокруг столько, что можно свих-нуться
ПОЭТ - Я не пел бы вовсе.
ПЕВИЦА - Вот видишь... Но, в конце концов вся эта шелуха, что сегодня вылезла к микрофону, захлебнется в собственном дерьме. России нужен баланс... Восстанет в ней душа, вернется к ней серебряный век, а с ним и Слово, потому что Слово и сеть Бог.
ПОЭТ - Да, Бог... Бог есть, я в этом однажды убедился…Вышел как-то из дому на ули-цу…спать не хотелось, дело шло к запою…прикурил…Время пять утра. Подходит ко мне вдруг паренек в черном кожаном пиджачке…Обаятельный до чертиков! Глаза васильковые, кожа девичья, лицо цветет в пандан к рассвету, розовое, и как будто к иконе обращается ко мне...
ПЕВИЦА - Мол, дайте, пожалуйста, автограф...
ПОЭТ - Точно... А я в эти периоды - злой, как собака. Ну и резанул: "Пошел ты!" Он и пошел. Книжка в опущенной руке... А через какое – то время в Монреале, отель «Хилтон». Ночь. Не сплю. Я теперь во всех стадиях не сплю... Выхожу на балкон, закуриваю. Вдруг вижу - чудь поодаль стоит мой самый любимый Марлон Брандо. Надо же! Я к нему! Кое-как объясняю, что, мол, вы артист, Я - тоже, но вы мой любимый артист.. А он, не поворачивая головы, сквозь губу: "Гоу!" Тут я и вспомнил того паренька... Надо же так точно плюнуть в ответ! Нет, Бог есть всюду, везде и всегда...
ПЕВИЦА - И он тебе дал столько...
ПОЭТ - И он мне дал столько, что не унести... Хочешь, дам совет?
ПЕВИЦА - Валяй!
ПОЭТ - Тебе ничего не нужно: ни театр песни, о котором ты столько мечтаешь, ни все эти блестки, перья, кардибалеты и тонны аппаратуры, потому что ты самая театральная певица! Ты сама - театр и можешь строить декорации из ничего... Поверь, что
владеть душой стадиона намного проще, чем властвовать сердцем сооте-чественника... Бросай хандрить! Кончай отдыхать! Соберись и выходи к микрофону. Время реванша настало. Тебя ждут! Эх, да что там! Ты все сделаешь по-своему! Потому что в главном ты не ме¬няешься - канатоходка, пиратка, девочка с Крестьянской заставы, поспевшая усомниться в том, что "все могут короли" Правильно! Ни черта они не могут! Особенно сегодня! Могут только такие как ты, королевы из простых, самовольно занявшие трон! /пауза/ У тебя есть хорошая песня... "Быть может, вздохнет кто-то очень легко, а кто-то заплачет быть может... «Знаешь, я думаю, она написана под впечатлением того самого душного июльского дня, когда траурный автобус увозил меня на Ваганьково... /смеется/ "Спи, шансонье всея Руси, отпетый, ушел твой ангел в небеси обедать ..."Хорошо!
/звучит песня и голос Аллы Пугачевой "Когда я уйду далеко -далеко, не мучаясь и не тревожась, быть может вздохнет кто-то очень легко, а кто-то заплачет, быть может..." Певица медленно уходит вглубь сцены...Горят звезды, а на больших кистях гитариста в проекции возникают лица ушедших актеров…Гаснет свет у микрофона и поэт исчезает. Гаснут звезды... гаснут руки гита-риста.../
/Появляется СОЛДАТ. На нем выцветшая форма времен Отечественной войны./
СОЛДАТ - В Москве шла Олимпиада. Был прекрасный пятничный день 25-го июля. На стадионах во-всю раздавали награды... К полудню под окнами его дома стали собираться люди...Струна шестая. Прощание»

Автор:  Евгений Давидович [ 13 окт 2013, 10:51 ]
Заголовок сообщения:  Re: "Семь заветных струн"

VI. СТРУНА ШЕСТАЯ. «П Р О Щ А Н И Е»

/Появляются участники спектакля/
СОЛДАТ - Люди стояли молча. Окаменев. /после паузы, тихо/ - Почему все не так…вроде все, как всегда...то же - небо - опять голубое... тот же лес, тот же воздух, и та же вода...
ДРУГ - На трудных восхождениях случается «горная болезнь». Даже самый сильный сядет вот так, голову в руки и все: бей его, поливай во¬дой, топчи ногами - из шока не выйдет. Сидит, как сомнамбула, пока не пересилит в себе страх... Мне страшно… Бог ты мой... с кем? С кем жить дальше?! /с трудом напевает/ ну вот исчезла дрожь в руках…..Теперь - наверх... Ну вот, сорвался в пропасть страх навек…навек…Для остановки нет причин… иду, скользя... и в мире нет таких вершин... что взять нельзя... И пусть пройдет немалый срок - мне не забыть... что здесь сомнения я смог в себе убить… в тот день шептала мне вода: удач всегда... а день... какой был день тогда? Ах, да - среда...
ВРАЧ - Среда… среда... среда... всего-то сутки... Позавчера! Жив! Я ему:" Ты понимаешь, что надо немедленно лечь в больницу" А он смеется, желваками играет: "Схоронить спешите! Я уже дважды там побывал. Дважды! Ничего там хорошего нет. Та же зона, что и здесь. Это вы все туда, а я - оттуда!" Два часа всей бригадой реаниматоров мы его убеждали! Два часа совещались. Решили - ладно! Заберем его насильно 25-го…То есть сегодня... Это я, это я виноват... не смог убедить…
Сутки - и другая эпоха!
СОЛДАТ - /так же тихо/ - Наши мертвые нас не оставят в беде... наши павшие как часовые... отражается небо в лесу, как в воде... и деревья стоят голубые...
МУЖЧИНА - Вот любуйтесь! /показывает газету/ "Вечерняя Москва"! Четыре строки в черной рамке! И это все? Это все, я вас спрашиваю?!
СОЛДАТ - Ублюдки!
ДРУГ - А в театре зажгли свечи... гитару выставили за стеклом... и рядом ма-аленький лист ватмана... умер артист театра...
МУЖЧИНА - Народ собирается... К вечеру здесь - не продох- нешь. /достает сигареты/
СОЛДАТ - Разрешите? Спасибо!
МУЖЧИНА - Обмундирование странное...со съемок что ли?
СОЛДАТ - С войны.
МУЖЧИНА - /оглядываясь по сторонах/ - Понимаю...
СОЛДАТ - Все знали, что он мог умереть каждую минуту... Все! И не помогли! Не удержали!
МУЖЧИНА - Да, смерть ходила за ним по пятам. Но этакую силищу разве удержишь? Вот во Франции, в Марселе... ответственный спектакль - "Гам¬лет" называется, а он вдруг пропал, исчез. Всю ночь искали его по городу. Жену вызвали из Парижа, она одна имела над ним власть... Потом он спал под снотворным, а актеры репетировали варианты, на случай, если он не сможет... Но спектакль, говорят, был отменный! За кулисами - французские врачи в цветных халатах. Поражены: человека надо немедленно госпитализировать, а не на сцену выпус¬кать... А он работал гениально!
Правда, белый был, как полотно. В паузах забегал в гримерную и его рвало кро-вью... Жена, плача, руками выгребала из раковины...
СОЛДАТ - Откуда вы это знаете?
МУЖЧИНА – Я - то? /показывает пиджак, который у него в руке. На пиджаке зна¬чок "Член Политбюро" и две "Звезды Героя Соц. труда"./
СОЛДАТ /невольно вытягивается/ - Понимаю...
МУЖЧИНА - Откуда я знаю! Это ж он про меня написал! "Прошла пора вступле¬ний и прелюдий, все хорошо, не вру, без дураков. Меня зовут к себе большие люди, чтоб я им пел "Охоту на волков". А?! Да это ж про меня! Про нас про всех! Какие к черту волки!
ВРАЧ - После смерти Шукшина патологоанатомы сделали заключение: абсолютно... абсолютно изношенное сердце 90-летнего человека. Ни миллиметра - не истрепанного до последней степени! Чудо, что он еще жил... Какие люди были! Сжигали себя до тла...
ДРУГ - ..."а был бы Разин в этот год… Натура где, Онега, нарочь? Все - печки-лавочки, Макарыч, такой твой парень не живет... и гроб в могилу опуская, мы выли... друга отпуская в загул без времени и края... а рядом куст сирени рос... сирень - осенняя, нагая..."
МУЖЧИНА – Да, сирень... Знаете, когда я был маленьким, часто ходил туда, на кладбище Ваганьковское... Приду, сяду в самой глубине на скамеечку возле чьей-то могилки и грущу... Черт его знает! Вроде здоров был, ел нормально, играл, любили меня... А во мне копилась грусть, щемящее что-
то...Сижу, дышу сиренью, слушая кузнечиков, птиц, и такая тоска наступает, что отрываешься от земли и летишь... Нет, Россию надо любить на кладбищах, а не на стройках...
ДРУГ - /вдруг напевает/ - ...а на кладбище все спокойненько, ни друзей, ни врагов не видать...все культурненько, все пристойненько – исключительная благодать...
ВРАЧ - /подхватывает настроение, напевает/ -
Едешь ли в поезде, в автомобиле,
или гуляешь, хлебнувши винца, -
при современном машинном обилье трудно по жизни пройти до конца!
Вот вам авария: в Замоскворечье
трое везли хоронить одного,
все и шофер получили увечья,
только который в гробу - ничего!
/постепенно в песню включаются и Солдат, и Мужчина, и Девушка, перехватывая друг у друга солирующее положение/
Бабы по найму рыдали сквозь зубы,
дьякон и тот верхней ноты не брал,
громко фальшивили медные трубы,
только который в гробу, не соврал!
Бывший начальник и тайный разбойник
в лоб лобызал и брезгливо плевал,
все приложились, и только покойник
так никого и не поцеловал!
Но грянул гром. Ничего не попишешь –
силам природы на речи плевать,
все разбежались под плиты и крыши,
только покойник не стал убегать.
Что ему дождь? От него не убудет!
Вот у живущих закалка не та,
ну, а покойники, бывшие люди,
смелые люди и нам не чета!
Как не спеши, тебя опережает
клейкий ярлык, как отметка на лбу, -
всех нас когда-нибудь кто-то задавит,
за исключением тех, кто в гробу...
/Солдат заводится, хватает гитару.../
СОЛДАТ - Лукоморья больше нет,
а дубов простыл и след,
дуб годится на паркет, так ведь нет!
Выходили из избы
здоровенные жлобы,
порубили все дубы на гробы.
ВСЕ - Ты уймись, уймись, тоска, у меня в груди,
это только присказка, сказка - впереди!
ВРАЧ - Тридцать три богатыря
порешили, что зазря
берегли они царя и моря.
Каждый взял себе надел,
кур завел и в нем сидел,
охраняя свой надел не у дел!
ВСЕ - Ты, уймись, уймись, тоска, у меня в груди,
это только присказка, сказка - впереди!
ДРУГ - Здесь и вправду ходит кот,
как направо, так поет,
как налево - так загнет анекдот!
Но ученый, сукин сын,
цепь златую снес в торгсин,
и на выручку купил магазин!
ВСЕ - Ты уймись, уймись тоска, у меня в груди,
Это только присказка, сказка - впереди!
ДЕВУШКА - А русалка - вот дела!
Честь недолго берегла,
И однажды, как смогла, родила!
Тридцать три же мужика
не желают знать сынка,
пусть считается пока - сын полка!
ВСЕ - Ты уймись, уймись, тоска, у меня в груди,
это только присказка, сказка - впереди!
МУЖЧИНА – «Я ли ягод не носил»,-
снова Леший голосил,-
А коры поскольку кил приносил?
Надрывался из даля,
все твоей забавы для,
ты жалеешь мне рубля, ах ты тля!
ВСЕ - Ты уймись, уймись, тоска, душу мне не рань,
если это присказка, значит – дело дрянь!
ДРУГ - /поет/ - Я однажды гулял по столице,
двух прохожих случайно зашиб,
и попавши за это в милицию,
вдруг увидел ее и погиб.
Я не знаю, что там она делала,
видно паспорт пришла получать,
молодая, красивая, белая…
И решил я ее разыскать...
Ну, а ей улыбались прохожие,
мне так просто кричи - караул!
Одному человеку по роже я
дал за то, что он ей подморгнул.
Я ей булки икрою намазывал,
деньги, словно рекою, текли,
я ж такие ей песни заказывал,
а в конце заказал «Журавли».
Говорил ей, не все, мол, потеряно,
я сморкался и плакал в кашне...
А она мне сказала: "Я верю вам,
я отдамся по сходной цене!"
Я ударил ее, птицу белую!
Закипела горячая кровь ...
Понял я, что в милиции делала,
Моя с первого взгляда любовь...
ДЕВУШКА - Ой! Вань! Смотри, какие клоуны!
Рот - хоть завязочки пришей...
Ой, до чего, Вань, размалеваны,
а голос, как у алкашей.
А тот похож - нет, правда, Вань,
на шурина - такая ж рвань,
ну, нет - ты глянь, нет-нет - та глянь,
я правда, Вань...
МУЖЧИНА - Послушай, Зин, не трогай шурина, -
какой ни есть, а он родня.
Сама намазана, прокурена,
гляди, дождешься у меня!
А чем болтать, взяла бы, Зин, -
в антракт сгоняла б в магазин.
Что? Не пойдешь? Ну - я один.
Подвинься, Зин!
ДЕВУШКА - Ой, Вань! Умру от акробатиков!
Смотри! Как вертится нахал!
Завцеха наш товарищ Сатиков,
недавно в клубе так скакал.
А ты придешь домой, Иван,
поешь - и сразу на диван,
Или кричишь, когда не пьян,
ты что, Иван?
МУЖЧИНА - Ты, Зин, на грубость нарываешься!
Все, Зин, обидеть норовишь!
Тут за день так накувыркаешься,
придешь домой – там ты сидишь!
Ну и меня, конечно, Зин,
Сейчас же тянет в магазин,
а там друзья, ведь я же, Зин, не пью один!
СОЛДАТ /подхватывает/ - Где твои 17 лет?
На Большом Каретном.
Где твои 17 бед? На Большом Каретном.
Где твой черный пистолет? На Большом Каретном.
А где тебя сегодня нет? На Большом Каретном.
Помнишь ли, товарищ, этот дом?
Нет, не забываешь ты о нем!
Я скажу, что тот полжизни потерял,
кто в большом Каретном не бывал... Еще бы...
Где твой 17 лет?
ВСЕ - На Большом Каретном.
СОЛДАТ - Где твои 17 бед?
ВСЕ - На Большом Каретном.
СОЛДАТ - Где твой черный пистолет?
ВСЕ - На Большом Каретном.
СОЛДАТ - А где тебя сегодня нет?!
/и вдруг пауза долгая и внезапная. И все «приходят в себя»... и всем становится неловко... Появляется Актриса./
АКТРИСА - Уже ночь... Я зажигаю нашу настольную лампу. Золотистый свет смягчает твое лицо. На тебе черная водолазка, на груди покоятся длинные руки... Я впускаю скульптора, который поможет снять мне посмертную маску. Пока он разводит гипс, я мажу твое лицо вазелином, и мне кажется
- оно разглаживается. Последняя ласка... Все кончено... я не верю в потустороннюю жизнь. Я знаю, что все кончается с последним вздохом... В четыре утра мы покидаем наш дом в машине "скорой помощи" с врачами – реаниматорами, которые так часто спасали тебя, и едем в театр, где должна состояться официальная церемония.
ДРУГ - Любимов отрежиссировав твой последний выход. Сцена затянута черным 6архатом, прожекторы направлены на помост. Одна из твоих последних фотографий, где ты, скрестив руки на груди, серьезно смотришь в объектив - висит, огромная, над сценой. В черном свитере лежит Гамлет. И все кажется, что вот-вот кто - то прикажет единственно необходимое: - пусть Гамлета, как воина, несут четыре капитана...
АКТРИСА - Такого Москва еще не видела. Тысячи людей пришли проститься с тобой! Никогда я не видела вокруг себя такого количества прекрасных, светлых лиц... Наконец, отдают распоряжение - вы¬нести гроб. Шестеро друзей несут тебя к выходу. На улице бьет яркий свет, волнуется людское море, растянувшееся на многие километры... И над толпой поднимается твой голос - сотни людей включили свои магнитофоны с твоими песнями...
СОЛДАТ - Валом валит народ из театра... почти у всех припухшие, истомленные лица… меня толпа выносит к автобусам. Дверцы распахиваются, люди занимают свои места... сажусь. Поднимаю глаза... Из дверей показывается большая группа людей. В центре идут по трое двумя колоннами, удерживая на плечах тяжелую ношу...
МУЖЧИНА - Со всех крыш домов, прилегающих к площади, взмывают вверх сотни белых голубей. И вдруг людское море всколыхнулось - все аплодируют, приветствуя твой последний выход!
СОЛДАТ - С моего места видно, как процессия разворачивается, как откидывается нижний люк у автобуса с черной полосой, как загружают.
АКТРИСА - И вдруг с толпой что-то произошло! Над ней повис странный, какой-то вибрирующий звук! Площадь выла! Люди готовы на руках нести твое тело до Ваганьково, передавая с плеч на плечи, как величайшую ценность, чтобы потом всю оставшуюся жизнь вспоминать этот миг, как счастье? Но у них отняли все, даже горький праздник прощания...
ДРУГ - Как комья земли, бьют цветы в стекла катафалка. Они летят со всех сторон. Их бросают тысячи рук. Машина не может двинуться с места. Водитель не видит дороги… Внутри стало темно и я ощутил себя вдруг заживо погребенным вместе с тобой. Люди всюду, даже на крыше станции метро. Как туда-то они попали?!
СОЛДАТ - Мы едем по цветам… От толпы отделяется кучка молодых ребят и бежит за нами вслед... Машины прибавляют ходу, ребята по одному встают. Продолжает бежать только какой-то парнишка в черном кожаном пиджачке... Улица уходит вниз... вниз... вниз... толпа редеет, уже виден Курский вокзал, а он все бежит!
АКТРИСА - Я сижу рядом с тобой. Автобус прибавляет скорость. И вдруг меня раздирает жуткий смех – истерика! Из-за ухабов на дороге твое тело все вре
мя соскальзывает, нам приходится насильно вкладывать тебя обратно. И я вспоминаю твое веселое: «Если я утону – ищите меня вверх по течению!»
СОЛДАТ – Машины набирают скорость, а парнишка упорно, как тень, бежит вровень с нами. На него страшно смотреть. Кажется он сейчас грохнется оземь, и изо рта и ушей хлынет кровь! Мне стыдно смотреть: я знаю, что это он, а не я, заслужил право сидеть здесь на моем месте. И я отворачиваюсь! Через минуту смотрю – бежит!!! Если бы совесть могла в этот день каким-то чудом воплотиться в человеческом облике, я знаю, что она была бы этим парнем в черном кожаном пиджаке…
АКТРИСА – И вот мы на кладбище…Песчаная площадка, где можно в последний раз поцеловать тебя… Я последняя склоняюсь над тобой… Гроб опускают в могилу… Я бросаю туда белую розу… Вот и все… Теперь надо жить без тебя…
ВРАЧ - Теперь надо жить без тебя…
МУЖЧИНА - Теперь надо жить без тебя…
ДРУГ - Теперь надо жить без тебя…
ДЕВУШКА - Теперь надо жить без тебя…
СОЛДАТ - Теперь надо жить без тебя…
ДРУГ - Пастернак сказал: «Маяковского стали вводить принудительно, как картофель при Екатерине. Это было его второй смертью. В ней он неповинен.» С ним произойдет то же самое?!
/Горят на заднике руки гитариста. Звучит ГОЛОС: «Струна седьмая… У нас ее нет. Но может быть она в ваших душах?! Прислушайтесь к себе.»/

ЗАНАВЕС

Автор:  Евгений Давидович [ 13 окт 2013, 10:55 ]
Заголовок сообщения:  Re: "Семь заветных струн"

Через 5 дней, 18 октября исполняется 10-я годовщина со дня смерти Саши Бовена. Эта публикация - дань памяти талантливого барда и театрального деятеля.

Изображение

Скачать и послушать авторские песни Бовена можно здесь: http://rutracker.org/forum/viewtopic.php?t=3811802

А здесь - видео: В.Золотухин и А.Бовен - Концерт посвященный 65-летию В.С.Высоцкого (2003)

Автор:  guliko [ 13 окт 2013, 11:48 ]
Заголовок сообщения:  Re: "Семь заветных струн"

Предлагаю вашему вниманию пьесу А. Бовена "Семь заветных струн"

Спасибо за публикацию! :hi: к сожалению, немного занята буду в ближайшие дни, но на днях прочту обязательно! Изображение

Страница 1 из 1 Часовой пояс: UTC + 3 часа
Powered by phpBB © 2000, 2002, 2005, 2007 phpBB Group
http://www.phpbb.com/